Андрей Дударев - Теология публичного пространства

Конечно, в Библии упоминаются и другие, не входящие в народ Божий властители такие, как персидский царь Кир, вавилонский царь Навуходоносор, халдейский царь Дарий, Александр Македонский и многие другие. О них тоже – опираясь на так называемый монотеистический принцип единства всего бытия, согласно которому все силы в мире находятся в «руке Божьей» – можно говорить как об особых, избранных людях, через которых Господь творит свой промысел, наделяя этих «избранников» огромными властными полномочиями. Но в отрыве от священного пространства, о котором мы говорили в предыдущем абзаце, и, соответственно, от народа Божьего все эти властители находятся как бы на «изнанке» Божественного промысла, не входя в глубинные внутренние отношения богообщения, как это мы наблюдаем, когда речь идет об избранниках Божьих в Израиле. Их статус в жизни избранного народа – «технический», они лишь олицетворяют внешнюю силу Божью, «мышцу Господню», но нет совершенно никаких оснований говорить о каком бы то ни было духовном авторитете этих людей.

В новозаветное время священное пространство динамически перемещается вместе с общиной учеников Христовых. Одно из древних пониманий слов молитвы «Отче наш» «да приидет Царствие Твое» означает: да придет Царство Твое (т. е. священное пространство в нашем рассуждении) туда, куда мы придем. Это означает, что Царство Божье и сакральная община (церковь) в этом смысле тождественны (через церковь человек имеет возможность приобщиться небесной жизни). Теперь в эту сакральную общину открыт вход язычникам: «что Бог очистил, того ты не почитай нечистым» (Деян.10:15). Причем в общинном собрании происходит и освящение – через нового Первосвященника, воскресшего Господа Иисуса Христа. Одна из главных евхаристических молитв: «ниспошли Духа Твоего Святого на нас» (русский перевод). В исторической перспективе святое пространство особого действия Духа Божьего призвано распространиться на все народы. Евангельский образ закваски (Мф. 13:33) очень красноречиво иллюстрирует это. Тот, кто находится внутри священного пространства (церкви), находится как бы внутри действия Божественного промысла, он на пути жизни. Но по-прежнему остается ещё «изнанка» Божественного промысла с целым сонмом таких же «технических» властителей, как это было и в ветхозаветные времена.

Поэтому слова апостола Павла «нет власти не от Бога» (Рим. 13:1) нужно понимать, на наш взгляд, в том смысле, что не всё находится в зоне нашей ответственности. Не всегда можно повлиять на социальный порядок или на те или иные объективные условия существования. И в этом смысле разумнее не восставать против власти прямо («отдавайте кесарево кесарю» (Мф.22:21), а «возделывать» то пространство жизни, которое доверено лично тебе, и за которое ты хоть как-то можешь отвечать. И в этом смысле статус правителей, о которых говорил апостол Павел, – такой же как в ветхозаветное время, т. е. это всё та же несакральная, но с властными полномочиями череда киров, Навуходоносоров и дариев…

Можно говорить, что изменение отношения к власти и властителям в христианском сознании начинается со времен императора Константина Великого (272–337 гг.), который наряду с организацией нового государственного устройства сделал христианство господствующей религией во всем римском государстве. С этого времени стало возможным называть того или иного правителя христианским, т. к. у христианства уже был официальный государственный статус. Однако важно заметить, что сам Константин называл себя «епископом внешних дел» и принял крещение только перед смертью. Это в нашем рассуждении существенно. Соотношение власти и священного пространства – особая тема в христианском религиозно-философском творчестве. Человек может иметь властные полномочия и вне и внутри церковного собрания (быть, скажем, государственным чиновником или епископом (слово «епископе» в переводе с греческого означает управление), но, чтобы сохранить состояние освященности, ему нужно не только вести общепринятый для всех христиан образ жизни, но и преодолеть то, что называется искушением властью, а это, учитывая, что властное положение связано со всевозможными внутренними соблазнами и внешними интригами, бывает очень непросто. Поэтому властьпридержащие нередко «выпадают» из священного пространства, расцерковляются, хотя при этом могут и сохранять номинальную приверженность христианскому культу. Проблема «выпадения» властителей из священного пространства была, конечно, и в ветхозаветное время (не случайно, так трудно найти тех, кто хотя бы близко был похож на библейских Давида и Соломона), но для христианских государств она стала своего рода раковой опухолью, изнутри разъедающей церковное тело там, где, казалось бы, наступало торжество симфонического единства церкви и государства. Поэтому в заглавии статьи слово «сакральность» в словосочетании «От "сакральности" власти» нами было взято в кавычки. Увы, но слишком мало поводов говорить о сакральности в исконном смысле этого слова.

Не удивительно, что многие из ревнителей веры – те, для кого жизнь в единстве с Богом и предстояние перед Ним «в Духе и истине» были первичным основанием для экзистенциального выбора, те, кто не желал идти на компромисс – входили в компенсаторные духовные движения как монашеского, так и немонашеского типа. Движения эти за редким исключением (к каковым, кстати, можно отнести духовное движение, у истоков которого стоял преп. Сергий Радонежский, но это особый случай, заслуживающий отдельного рассмотрения) дистанцировались от властей. Главным внутри них было сохранение именно сакральности жизни – т. е. жизни, при которой «выпадения» из священного пространства не происходит.

Поэтому прежде, чем говорить о сакральности власти, необходимо обрести сакральность жизни, «родиться свыше» и научиться не терять благодати Святого Духа – «не выпадать» из сакрального пространства богообщения. Островки духовной жизни – это та евангельская «соль земли», которая способна катализировать положительные процессы в общественном организме.