Сборник статей - Наиболее распространенные искажения церковной жизни. Их содержание и пути преодоления. Материалы научно-богословской конференции (Москва, 5–6 июня 2015 г.)

И в завершение продолжу аналогию с электричеством, а именно с накаливанием нити лампы, по которой течет ток. Когда кто-то достигает этого состояния, то может передавать его тем, кто вокруг. А кто не достиг, тот не преображается под действием «тока», проходящего через его жизнь. Такой человек еще не может быть подлинным свидетелем предания. Поэтому я считаю, что именно «температура» духовного опыта помогает нам распознать, имеем ли мы дело с присутствием Духа или с той или иной формой прельщения.

Д. Гзгзян.Позвольте мне немного развить Вашу реплику: я все время стремился к обострению, отчасти потому., что мне в своем опыте обращения к христианству повезло. Я не вырос в христианской семье, хотя, если понимать буквально слова Кьеркегора, «прыжка в бездну» я тоже не испытывал. Только постфактум я понял, что моя история вполне сопоставима с таким событием. Прыжки, вероятно, бывают разные, и это еще один повод для размышлений. Конечно, когда в коротком докладе ты вынужден пользоваться эффектными образами, это не означает, что они снимают все вопросы. Да у меня и задачи такой не было. Я хотел только дать ему возможность прозвучать в конструктивном, как мне кажется, контексте.

Вот еще одно обострение, которое мне приходит на ум опять же из собственного опыта. Мы очень часто пользуемся аналогией иконы. Мне тут снова повезло. В мир икон меня, в частности, вводил А. М. Копировский, уча отличать настоящую икону от ненастоящей, плохую от хорошей. Но проблема возникает не в случае дилеммы «настоящее – ненастоящее», а в ситуации выбора между двумя хорошими иконами, одна из которых есть свидетельство духа, а другую характеризует очень хорошо набитая рука и глаз (оказывается, бывают даже такие отличия). И это только обостряет тему динамизма предания.

А вот второй случай гораздо сложнее. По свидетельству иконописцев, известно, что Феофана Грека иногда заставляли расписывать храмы «бригадным» методом, и у него вряд ли просто хватало времени на духовную сосредоточенность, чтобы всюду и всегда Преображение получалось ровно таким, как ему однажды открылось. Феофан плохих икон писать не умел. Но даже у него, наверное, есть опыты прозрения, а есть просто квалифицированно написанные фрески. Видеть отличия между ними все-таки сложнее, чем между кустарной иконой и чем-то настоящим.

Живой опыт предания позволяет нам не бояться постоянно ставить себя под сомнение и искать свою духовную опору заново. В этом смысле прыжок в бездну – это не то, что случилось однажды. Я, например, в своей жизни все время к нему возвращаюсь. С другой стороны., это дополнительное искушение. Легко произносить слова: экстатическое движение духа и т. д. А то, что в этом таятся более тонкие соблазны, мы тоже не можем забывать. Есть некие гарантии в динамике предания. Я о них не сказал, но они существуют, и эти гарантии тоже духовного происхождения.

А. Копировский.Доклад Д. М. Гзгзяна стимулирует размышления; конечно, нельзя разбирать проблему предания поверхностно, как делают протестантские течения: для них все, что прямо не связано с Писанием, не должно быть в церковной жизни. К сожалению, эта проблема, казалось бы, столь простая и ясная, для многих людей сейчас – камень преткновения, и приходится все время объяснять, что предание – это не то, что придумано людьми, а то, что идет из глубины духовной жизни.

Но в докладе приводится и обратный пример, который, впрочем, показался мне несколько искусственным. На последней странице сказано: «Стоит только допустить неподвижные общеобязательные формы, как живое начало, т. е. сама жизнь с Богом, окажется под угрозой». И дается яркий образ: «Невозможно, чтобы подпорки заменяли растения, но нам почему-то нередко встречается умиление от созерцания сада, в котором камни, палки и веревки заменили цветущие клумбы и плодоносящие деревья». Я с трудом представляю себе человека, который, войдя в такой сад – не в японский «сад камней», а сад, где вместо деревьев «палки, веревки» и что-то еще, – впадет в умиление. Если темный двойник предания выявляет себя открыто, он сразу виден именно как образ тьмы.

Но бывают более сложные случаи. Представьте себе, что мы входим в сад, где все прекрасно – даже прекраснее, чем в действительности: где все иконизировано. Есть проблема в самом богатстве нашего предания: духовных текстов, прекрасных икон, великолепных храмов, изысканной формы богослужения. Но как об этом коротко и образно сказал в своих «Дневниках» протопр. Александр Шмеман: «Декорации заняли всю сцену». Это прекрасные декорации., но что-то делать на такой сцене., действительно., очень трудно. Мне кажется, эту сторону проблемы следовало бы в докладе раскрыть подробнее. Говорю это не в упрек проф. Гзгзяну, у которого было очень мало времени для того, чтобы эту тему всесторонне раскрыть. Он сделал главное – поставил саму проблему. Но я хотел бы знать его отношение и к этой стороне дела.

Д. Гзгзян.Хотя я и предупреждал, что чужд радикальных намерений и т. д., но в одном образе явно сорвался. Такой абсурдистский прием я, конечно, применил, сознаюсь, для пущей наглядности. Но я совершенно принимаю Ваше развитие темы. В самом деле, в таком блистательно иконизированном пространстве жить трудновато. Но у меня есть и другое ощущение по этому поводу: мало кому это нужно. Параллельно с тем, что мы можем наблюдать некоторую перегруженность пусть и блестящими свидетельствами действовавшего некогда в прошлом Духа, есть еще, как мне кажется, вполне наблюдаемая утрата вкуса к этим высоким образцам. Может быть, я неуклюже пытаюсь реабилитировать этот абсурдистский прием. Просто очень часто мы встречаемся с ситуациями, когда вместо действительных образцов присутствуют явные муляжи. Нельзя, чтобы материальные свидетельства действия Духа заслоняли само действие. Но утрата вкуса к этим свидетельствам происходит ровно потому, что теряется чуткость к главному – к тому, что их произвело. Я потому и сделал этот акцент: проблема в том, чтобы отличить хорошую, но вполне уже привычную для руки мастера икону, от иконы как свидетельства действия Духа. В этом смысле, думаю, одно с другим вполне согласуется.

Д. Гасак.Если позволите, я тоже скажу несколько слов в связи с проблемой предания, как ее обозначил Д. М. Гзгзян. Христианство создало мощнейшую в мировой истории культуру. И сегодня разбираться в ней действительно могут только специалисты. Продолжу пример с иконой. Различать качество разных икон одного автора., особенно если это сам Феофан Грек., я думаю, большинству современных православных христиан просто не под силу. (А. М. Копировский подсказывает, что и большинству специалистов тоже.) Известно, что прп. Серафим Саровский молился перед иконой, иконография которой является частью западной композиции Благовещения. И эта икона отнюдь не высочайшего письма, не великого художника работа и не представляет сама по себе большой духовной ценности. Но опыт прп. Серафима (от которого, к слову говоря, мало чего сохранилось в плане письменных источников) вошел не только в предание Русской православной церкви, но и других церквей, и не только православных. Получается, что дело не в иконе. Когда мы входим в храм или в алтарь и видим, что все заставлено иконами, то часто это, увы, является свидетельством безвкусицы, отсутствия чувства меры и места иконы в литургическом и храмовом пространстве. Но, с другой стороны, опыт молитвы прп. Серафима, и не только его, показывает, что качество молитвы, качество духовного состояния человека и христианского собрания обусловлено не иконой, а чем-то другим. Наверное, для того же Феофана Грека подобное различение было важно, и он хорошо понимал, какого качества та или иная его икона. Для него это было так, потому что он лично переживал это откровение – откровение, связанное с вдохновением. И наверняка он различал, где в его творчестве явлен подлинный духовный опыт, а где – хорошее ремесло художника-иконописца. И для того чтобы понять прп. Феофана, нужно самому что-то сделать, нужно войти в опыт переживания подобного откровения. Но оказывается, как утверждает проф. Гзгзян, этот опыт не транслируется: предание еще можно передать другому, откровение – нет. Но если предание все же передается, то каким образом? Меня на заре моей христианской жизни удивляло, что совершенно разные люди в церкви спокойно называют себя духовными чадами какого-нибудь уважаемого человека. Видя их, я бы никогда не сказал, что они духовные чада одного и того же человека. Скажем, многие в Русской церкви называют себя чадами о. Иоанна (Крестьянкина). Но не может быть, чтобы о. Иоанн был носителем столь разных духов!..