Квинт Тертуллиан - О ПЛОТИ ХРИСТА

7.

Впрочем, всякий раз, как заходит спор о рождении, все отвергающие его на том основании, что оно предрешает действительность плоти во Христе, настаивают, что Господь Сам отрицает Свое рождение, ибо сказал: Кто мать Моя, и кто братья Мои? (Матф. 12, 48). Поэтому пусть и Апеллес выслушает то, что мы уже ответили на это в той книге, где опровергли его евангелие [15], а именно — следует рассмотреть основание этого изречения. Прежде всего, никто никогда не сообщил бы Ему, что мать и братья Его стояли вне дома (ср. 46–47), если бы не знали наверное, что у Него есть мать и братья, именно те самые, о которых сообщили и которых либо знали прежде, либо узнали тогда в том месте (допустим, что ереси удалили это из Евангелия); ибо люди, удивлявшиеся учению Его, говорили, что прекрасно знают и мнимого отца Его — Иосифа плотника, и мать Марию, и братьев, и сестер Его. "Но они ради искушения сообщили Ему о матери и братьях, которых Он не имел". — Об этом Писание не говорит, хотя во всех прочих случаях не умалчивает о том, что делалось против Него ради искушения: Вот, — говорит оно, — встал законоучитель, чтобы искусить Его (Лук. 10, 25), и в другом месте: И приступили к Нему фарисеи, искушая Его (Матф. 19, 3). И здесь никто не препятствовал указать, что это было сделано ради искушения. А что ты привносишь от себя помимо Писания, того я не принимаю. Затем, должна наличествовать и основа для искушения. В чем думали они искусить Его? В том, конечно, был Он рожден или нет, Если бы Своим ответом Он отверг это, искуситель непременно сообщил бы об этом.

Но никакое искушение, стремящееся узнать то, в сомнении о чем искушает, не возникает столь внезапно, чтобы ему не предшествовал вопрос, который, внося сомнение, возбуждает искушение. А если рождение Христово никогда не составляло вопроса, для чего же ты тщишься доказать, что они путем искушения захотели узнать то, в чем никогда и не сомневались? Добавим сюда еще и следующее: даже если бы нужно было искусить Его относительно рождения, то искушали бы Его, конечно, не так — не сообщением о тех лицах, которых могло не быть, даже если Христос родился. Все мы рождаемся, но не все имеем братьев или мать. К тому же, можно скорее иметь отца, чем мать, и дядей, чем братьев. Искушение о рождении и не было разумно потому именно, что рождение могло быть известно и без упоминания матери и братьев. Более вероятно, что они, хорошо зная, что у Него есть мать и братья, скорее стали бы искушать Его относительно божественности: знает ли Он, находясь внутри [дома], что происходит снаружи, не изобличится ли Он в ложном указании на присутствие тех лиц, коих на самом деле не было. Но в таком случае, — не говоря уж о том, что само искушение не хитро, — могло выйти, что о тех, кто, как Ему возвестили, стоит снаружи, Он уже наверное знал, что они отсутствуют, — или по здоровью, или по делам, или задержались в пути. Никто не искушает, зная, что может навлечь на себя позор этим искушением.

Поскольку, стало быть, нет никакого основания для искушения, то подтверждается истинность сообщения, что на самом деле мать Его и братья Его пришли раньше. Но пусть теперь Апеллес узнает и причину, по которой Господь в Своем ответе отказался от присутствовавших матери и братьев. Братья Господа не верили в Него (Иоан. 7,5), как сказано в Евангелии, изданном до Маркиона. Не показано и то, что мать Его пребывала с Ним в постоянном общении; напротив, Марфа и Мария совершали это часто [16]. Как раз здесь и проявляется их неверие: когда Он учил пути жизненному, когда проповедовал Царство Божье, когда старался исцелять недуги и пороки, — тогда родные оставляли Его, в то время как чужие были с Ним. Наконец, они приходят и останавливаются снаружи, и не входят, и, видно, не думают о том, что делается внутри, — во всяком случае, не дожидаются Его, как будто пришли с чем-то более необходимым, нежели то, чем Он тогда особенно был занят. Но больше того, они Его прерывают и хотят оторвать от столь великого дела. Спрашиваю тебя, Апеллес, или тебя, Маркион, — если бы как-нибудь тебя, сидящего за игральной доской [17], бьющегося об заклад в игре актеров или состязании колесниц, отвлекли подобным сообщением, — неужто ты не воскликнул бы: "Кто мать моя?" или "Кто братья мои?". А Христу, проповедующему и доказывающему Бога, исполняющему Закон и Пророков, рассеивающему мрак прежнего века, — Ему недостойно было воспользоваться такими словами для порицания неверия вовне стоящих или для осуждения неблаговременно отрывающих Его от дела? Кроме того, для отрицания рождения больше подошли бы и другое место, и другое время, и другой способ выражения — не тот, которым мог бы воспользоваться всякий, у кого есть мать или братья, — ибо возмущение не отрицает родителей, а порицает их. Потому-то Он поставил других выше и указал основание для такого возвышения — внимание к Его словам, — и тем ясно дал понять, в каком смысле отверг Он мать и братьев. Ибо по какой причине Он усыновил тех, которые прилепились к Нему, по той же отринул тех, кто удалился от Него. Христос обыкновенно Сам исполняет то, чему учит других. Поэтому, каково было бы, если бы Он, поучая не ценить мать и братьев столь же высоко, сколь и Слово Божье, Сам оставил бы Слово Божье после сообщения о матери и братьях? Следовательно, Он отверг родственников Своих, как и учил отвергать их ради дела Божьего.

А с другой стороны, в удаленной матери Его можно видеть фигуральное выражение синагоги, а в неверующих братьях — иудеев. В их лице снаружи стоял Израиль; а новые ученики, слушавшие Его внутри, веровавшие во Христа и приближенные к Нему, обозначали Церковь, которую Он нарек лучшей матерью и более достойным братством, отрекшись от Своего плотского рода. В этом именно смысле ответствовал Он на возглас [женщины], — не отрекаясь от сосцов материнских и чрева, но представляя более счастливыми тех, кои внимают слову Божьему (Лук. 11, 27–28).

8.

Одних лишь этих мест (ими, кажется, более всего вдохновлены были Маркион и Апеллес), истолкованных согласно истине подлинного и неповрежденного Евангелия, должно было вполне хватить для доказательства человеческой плоти во Христе через обоснование рождения Его. Но если и последователи Апеллеса особенно настаивают на позорности плоти, будучи убеждены, что она дана соблазненным душам от известного огненного владыки зла [18] и потому недостойна Христа, а Ему подобала субстанция от звезд, — то я должен побить их их же собственным оружием. Признают они некоего знаменитого ангела, который устроил этот мир и после устроения его впал в раскаяние. Об этом мы тоже говорили в своем месте — есть у нас небольшая книга против них [19] о том, совершил ли нечто достойное раскаяние тот, кто имел дух, волю и могущество Христа для такого дела, — ибо они представляют себе ангела в виде заблудшей овцы. Стало быть, [сотворенный] мир есть преступление, — как о том свидетельствует раскаяние Творца его, — если признать при этом, что всякое раскаяние есть признание преступления (confessio delicti), ибо имеет место только в преступлении.