Квинт Тертуллиан - О ТЕРПЕНИИ

1.

Исповедуюсь перед Господом Богом, что я довольно безрассудно, если даже не бесстыдно, осмелился писать о терпении, к проявлению которого я, пожалуй, вообще не способен, как человек невеликой добродетели. Между тем, берущимся привлечь внимание и интерес к чему-либо прежде всего следовало бы самим отличиться в занятиях этим и подкрепить настойчивость в убеждении примером собственного поведения, дабы не краснели слова, не подкрепленные делами. О, если бы краска стыда послужила таким лекарством, чтобы стыд за неспособность осуществить то, к чему мы призываем других, стал нашим наставником в делах. Правда, всевозможных добродетелей (как, впрочем, и пороков) такое невероятное количество, что их достижению и проявлению может помочь одна только благодать Божественного вдохновения. Ибо наивысшее благо по праву принадлежит Богу. И никто, кроме Владыки, не распределяет его сообразно достоинству каждого. Таким образом, для меня станет как бы утешением рассуждение о том, чем не дано насладиться самому, — подобно больным, которые, хоть и лишены здоровья, не могут молчать о его благах. Поэтому я, бедный, вечно больной от жара нетерпения, должен и вздыхать, и призывать, и рассуждать о здоровье терпения, которым не обладаю; вспоминая и созерцая свою немощность, я убеждаюсь, что нелегко достичь хорошей, крепкой веры и чистоты учения Господа, если не приходит на помощь терпение. Терпение настолько необходимо на пути к богоугодным делам, что никто не может исполнить ни одной заповеди, не может осуществить ни одного богоугодного дела, если устранится от терпения. Даже те, кто живет в неведении, награждают терпение званием высшей добродетели. По крайней мере, философы, которые, как обычно полагают, наделены душевной мудростью, придают ему большое значение; в то время, как они враждуют между собой из-за приверженности к различным школам и несходства во мнениях, они единодушны только относительно терпения и лишь в одной области своих занятий заключили мир1. По поводу терпения у них возникает согласие, о нем они могут договориться; стремясь к совершенству, они единодушно взыскуют терпения. Словом, всякое доказательство мудрости они начинают с терпения. Тем важнее свидетельство в его пользу, если даже суетные мирские науки побуждаются хвалить и прославлять его. А, может, неправильно, если Божественный предмет обсуждается мирскими искусствами? Но об этом пусть заботятся те, кому скоро станет стыдно своей мудрости, повергнутой и развенчанной вместе с миром сим.

2.

Пример для упражнения в терпении дает нам не человеческое чувство, воспитанное по образу тупого собачьего равнодушия2, а Божественное изложение живого и небесного учения, показывающее как пример терпения прежде всего Самого Бога, Того Бога, Который цветами этого света одинаково украшает праведных и неправедных. Он терпеливо позволяет, чтобы благами времен года, услугами стихий, всеми дарами природы одновременно пользовались достойные и недостойные, терпит даже самые неблагодарные языческие народы, поклоняющиеся суетным искусствам и делам рук своих, преследующие Имя и семью Его, терпит их роскошь, корысть, излишества, зависть. Ясно, что Своим терпением Он наносит ущерб Самому Себе. Ведь многие потому не веруют в Господа, что до сих пор не видели Его разгневанным на мир.

3.

Этот вид Божественного терпения воспринимается нами как бы издали, и, может быть, подходит только для небес. Что же можно сказать о том виде терпения, который можно чуть ли не потрогать рукой, совершенно открыто, на земле, среди людей? Бог терпит Свое рождение в утробе матери и, родившись, терпеливо переносит взросление, а повзрослев, не торопится быть узнанным, но навлекает на Себя презрение, принимает крещение от слуги Своего, а попытку искусителя сблизиться отвергает одними лишь словами. Когда же Он становится Учителем от Бога (Иоан. 3,2), научающим избежать смерти людей, осознавших спасительность и благодетельность терпеливого отношения к обидам, Он не требует, не спорит, не повышает тона при разговоре. Он не ломает надтреснутого посоха и не гасит курящегося светильника (ср. Ис. 42, 1–4; Матф. 12,19–20). И не обманут был пророк. Действительно, Сам Бог дал доказательство, поместив в Сыне Дух Свой вместе с полнотой терпения. Он не отверг никого из тех, кто желал к Нему присоединиться, ничьей трапезы и кровли Он не презрел, прислуживал даже при омовении ног учеников. Он не отверг ни грешников, ни мытарей, даже не разгневался на то селение, которое не захотело принять Его, хотя ученики Его желали, чтобы столь скверному месту был послан небесный огонь3. Он заботился о неблагодарных, уступал злоумышленникам. Мало того, Он упорно не желал назвать даже Своего предателя, который был среди Его спутников4. Когда Он был предан и Его вели как домашнее животное на заклание, — Он не больше отверзает уста, чем агнец в руках стригущего (Ис. 53, 7). Он, Кому, если бы Он только захотел, на помощь с небес явились бы легионы ангелов, не разрешил одному из Своих учеников встать с мечом на Свою защиту 5. Терпение Господа было поражено вместе с Малхом 6. Значит, Он и на будущее осудил применение меча и, возвратив здоровье тому, кого Сам и пальцем не тронул, изгладил вину терпением, живым источником милосердия. Я уже не говорю о том, что Его распинают, — для этого Он и пришел. Но неужели было необходимо, чтобы назначенная смерть сопровождалась такими унижениями? Вознамерившись уйти из мира, Он хотел насытиться наслаждением терпения. Его оплевывают, секут, осмеивают, издевательски наряжают и еще более издевательски увенчивают7. Удивительный пример душевного равновесия! Тот, кто вознамерился скрыться в образе человека, не позволил себе ни единого случая человеческого нетерпения. Уже по одному этому, фарисеи, вы должны были признать Господа! Никто из людей не проявил такого терпения. Количество и разнообразие подобных доказательств таковы, что их обилие склоняет язычников к умалению веры, а у нас служит основанием к ее укреплению: не только слова поучения, но и перенесенные Господом страдания достаточно ясно показывают тем, кому дано верить, что терпение Божье есть осуществление и проявление некоего природного свойства.

4.

Итак, если мы видим, что все добрые и благонамеренные слуги ведут себя сообразно с характером господина, если искусство служения состоит в послушании, а правило послушания — в покорном подчинении, — то насколько больше нужно нам приноровляться к Господу, то есть быть слугами Бога Живого, Суд Которого состоит не в наложении оков или даровании свободы, но в вечности или наказания, или спасения! Чтобы избежать Его суровости и сподобиться милости, необходимо такое усердие в послушании, которое соответствовало бы тому, чем угрожает суровость или что обещает милость.