Владимир Серкин - Шаманский Лес

— Лед повысил мастерство игры?

— Ловкость, точность, равновесие, силу — базу. Ты, наверное, даже излишне прыгал по залу?

— Да, как-то было комфортно, хотя и душно.

— Еще бы. В легком спортивном костюме на ровном и не скользком полу.

— Что-то, кроме льда может улучшить мою «базу»?

— Обледенелые скалы, тяжелая одежда и груз — лучший тренер. Лучше только сознание.

17.11.99

Лед внушает тревогу. Раньше ходил по зимнему льду безбоязненно. Тут и танковая дивизия пройдет. Но сейчас… Лед может разозлиться или захочет поиграть. Или, наоборот, обнять. Шаман смеется над опасениями.

— Лед делает, что хочет?

— В определенных пределах.

— Он может утопить меня?

— Кто ты такой, чтобы лед пошевелился.

— Но ответил же тебе сразу.

— Могу говорить на языке его энергий. Льду скучно, он отвечает. Но не пошевелится и ради меня.

— Как ты научился его языку?

— Не язык. Энергия высказывания. Я облекаю смысл высказывания в энергию звука, близкую звукам льда.

— Как хотя бы что-то понять об этой энергии?

— Боюсь, в нынешнем состоянии у тебя непреодолимое препятствие.

— Хотя бы о препятствии?

— Твой ум настолько недисциплинирован, что отвлекается ото льда, даже когда ухо зачешется. А нужно, чтобы он не отвлекался из-за холода.

— Если я не буду отвлекаться на холод, я себе что‑нибудь отморожу.

— Если ты действительно забудешь про холод, его не будет.

30.12.99

Шаман прав. Лед действительно здорово тренирует. Когда задумался над этим, «увидел» как легко прохожу некоторые участки обледеневших скал сегодня. Вспомнил, как два года назад со страхом и с трудом лез по этим участкам на четвереньках под добродушное хихиканье Шамана. Раз это так, надо присмотреться к другим двигательным задачам, которые тело Шамана решает походя, а мое — с трудом. Первое, что заметил: Шаман перед новым трудным участком оглядывается назад.

— Зачем ты оглядываешься перед трудным участком?

— (Долгая пауза. Или я стал уже лучше понимать молчание Шамана, или мне показалось, что Шаман перед ответом решил понаблюдать за своим поведением) Когда идешь по льду в неизвестное трудное место, думай о том, как вернуться, если решишь вернуться и выбрать другой путь.

(Теперь молчу я. Это почти очевидно, но я никогда не формулировал словами. Шаман, проявляя свое умение «читать мысли», приходит мне на помощь) Не расстраивайся. Ты только потому смог задать вопрос, что почти знал ответ.

— Этот принцип обратного пути не только для льда?

— Мы никогда и не стали бы говорить только про лед. Потому и общаемся.

30.12.99

Оттепель. Крупными хлопьями идет снег и медленно тает на одежде или ветвях. После тяжелого перехода сижу на скамейке для наблюдения за льдами с закрытыми глазами, улавливая приятное ощущение таящих на лице снежинок. Шаман молча сидит рядом. Открыв глаза, наблюдаю, как он долго внимательно рассматривает снежинки, на своей рукавице.

— В детстве тоже любил рассматривать снежинки.

— В детстве мы все многое чувствовали, почти знали.

— Что мы знали про снежинки?

— Мы чувствовали что в миллионах их узоров может быть есть ключ к пониманию всего мира. Это завораживало.

— Действительно есть какой-то ключ?

— Узоры снежинок, кристаллы льдов и все кристаллы устроены также, как ты или я. Разглядывая кристаллы, многое узнаю о людях.

— В каком смысле?

— Твое тело состоит из таких же узоров, сознание тоже.

— Взрослыми мы это забыли?

— Взрослыми мы перестали доверять чувствам как дети. А рационально мы это не узнали.

— Как мне узнать это рационально?

— Сначала смотри.

Через час я почувствовал, что узнал что-то новое. Это не внушение. Я действительно стал изредка видеть человека как кристалл.

13.12.2000

В самые морозы печку приходится протапливать каждые пять-шесть часов даже в хорошо оборудованной землянке Шамана. В моем домике — каждые три-четыре часа. А в постройках краболовов возле Магадана, наверное каждый час.

Эти постройки никогда не планируются, они уникальны. У меня накопился целый альбом фотографий такой бич-архитектуры.

Сначала на месте ночевки возле «удачных мест» строится летний навес, потом стены от ветра. «Слабые» места постоянно укрепляются и утепляются тем, что принесет море. К зиме навес еще подпирается, чтобы не провалило снегом, стены обиваются разномастными дощечками, вискозными мешками, подсыпаются, обматываются обрывками канатов... В следующие годы в случайном порядке появляются лари, пристройки, тамбуры. Рядом строится новый летний навес, чтобы не варить краба в землянке... Понимаю теперь, почему зимой добытчики живут и «крабят» в одном месте по двое-трое, хотя это невыгодно. Нужно собирать много дров и дежурить по ночам, топить печку.

Нам с Шаманом тоже приходится ходить по ледяному припаю за дровами. Припай твердый и ровный. Мы волочем по нему выбитый изо льда плавник, оставляя в снегу длинный извилистый след. На следующий день этот след бывает весь исчеркан поперечными полосками, которые вне следа встречаются довольно редко.

— Что за полоски?

— След зимних чаек.

— Какие чайки?!! Ветер тридцать метров при морозе тридцать градусов!

— Зимние чайки слишком тонки для ветра, он им не помеха.

— Почему я не видел ни одной?

— Они очень тонкие.

— Я бы видел хоть линии.

— Когда ты видишь обычную чайку снизу, у нее длинные широкие крылья. Но вот чайка летит прямо к тебе или от тебя. Ее крылья кажутся тебе тонкими, как листок бумаги. Зимние чайки еще раз в десять тоньше. Нужно долго и внимательно присматриваться, или иногда замечаешь их случайно.

— Их много?

— Не меньше летних.

— Почему же люди не знают о них?

— Охотники и рыбаки, конечно, изредка замечают. Но думают, что померещилось. Некоторые просто не считают нужным об этом говорить.

— Почему?

— Ты же не рассказываешь знакомым летом, что видел чаек. Слишком обыденно.

— Куда зимние чайки деваются летом?

— Никто не знает.

Сидим с сыном в резиновой лодке метрах в трехстах от берега. Он лицом к морю, я — к берегу. Холодно, ветрено, жесткий барашек на гребне стучит в борт и брызгает. Но разнорыбица идет хорошо. Только успевай вытягивать донку.

«Почему не ходим на охоту?» — спросил сын. «Не будем же мы для развлечения убивать живого зверя» — начал было разглагольствовать я. Но тут сын спросил: «А рыба?»

Вот парадокс. Про рыбу то же самое никогда в голову не приходило!

Сзади зашумела большая волна, и сын как-то неестественно спокойно произнес: «Папа, сваливаем отсюда, Косатка». Оглянувшись, увидел только столб воды, поднятый выпрыгнувшей и упавшей в воду акулой. Ей достаточно чуть задеть лодку, и нам до берега не доплыть — вода слишком холодная. Сын греб к берегу, я вытягивал якорь (камень в сетке) и донки.