Эра Рок - Тринадцать полнолуний

Он взглянул на Жерму, которая смогла, наконец-то, приподнять вуаль. «Только очень искусный палач мог так изуродовать её лицо. Им явно управляло нечто такое, что весьма надсадило его душу. Коварство и любовь — два порождения бога и грань между ними совсем незаметна» Людвиг поймал взгляд Жермы и посмотрел на Ядвигу. Та, предавшись только ей известным мыслям, сидела притихшая и смотрела к окно кареты.

— Вы, госпожа, точно выполните своё обещание? — Жерма тоже повернулась к Ядвиге.

— Я не нарушаю своих обещаний никогда, — сердито, прошипела Ядвига.

— Тогда можете считать, что у вашего врага почти нет шансов на спасение, — подобие улыбки исказило лицо Жермы.

— Что значит «почти»? Я не приемлю это слово, должно быть «вовсе». Разве мы не так договаривались? — в голосе Ядвиги зазвучали жёсткие нотки.

— Его сын может стать помехой нашим действиям.

— Какой сын? Что ты мелешь? — Ядвига подалась вперёд, сжав руки в кулаки.

— То, что иногда от любви рождаются дети, надеюсь, для вас не новость, — чуть ехидно заметила Жерма.

На Ядвигу было жалко смотреть. Она сначала как-то странно хихикнула, потом завыла, как раненый зверь, а после разразилась такой бранью, что француз-гувернёр, учивший её когда-то манерам, упал бы сейчас замертво, услышав из уст своей воспитанницы такую отборную словестность.

— Ну вот, началось, — сдерживая смех, пробормотал Людвиг.

— Что началось? — Ядвига резко повернулась к нему, — почему я последняя узнаю о таком вопиющем факте? Эта чернавка говорит в таком тоне, будто я давала повод усомниться в своих способностях. А ты? Ты знал об этом? Как ты смел умолчать?! Я говорила о ребёнке в принципе, но не думала что так скоро?!

— Что вы, госпожа, я ни на минуту не сомневалась в ваших талантах, я просто хотела сказать, что планеты выстроились в ряд именно в том порядке, как и должно быть во время прихода такого ребёнка. Это предвестник рождения младенца, защищённого высшими силами с малолетства, — Жерма была язвительно спокойна.

— О каких планетах говоришь ты, малограмотная, уродливая иноземка! Ты, которая не знает ни приличий, ни наук. Я научила тебя мыться! — взвизгнула Ядвига.

— Я просто сказала вам то, что слышала от старухи Вуду, — Жерма понизила голос до шопота, — а она многие вещи знала наперёд. Если госпожа будет так кричать, то ни о какой сделке не может быть и речи.

Людвиг посмотрел на распалившуюся Ядвигу и сухим голосом произнёс:

— Не дай своему самолюбию перейти дорогу себе же. Как ни странно, но это имело воздействие. Ядвига, съёжившись на мгновенье, помолчала немного и перешла на очень ласковый тон, не обещающий ничего хорошего:

— Прости мою грубость, Жермочка, но я как представлю, что мне может хоть малейшее помешать расправиться с Генри, так просто теряю контроль над собой. У меня нет ни капли сострадания к тому, кто всё время отравляет мне жизнь. В своё время я сполна заплатила за свои неудачи. Боль, пережитую мной, я не забуду никогда. Теперь моя совесть чиста, пора снова согрешить. Согласитесь так больше опыта и меньше скуки.

Ядвига положила свою руку на руку Жермы и сверкнула глазами на Людвига.

— Извинения приняты, — через секунду молчания, сухо ответила жрица, и уже чуть мягче, добавила, — как я вас понимаю. Тот, кто изуродовал меня, уже 7 лет в могиле, а мне кажется, я бы поднимала и поднимала бы его, оживляла и убивала его так же мучительно, как и тогда.

В карете повисла недосказанность, которая объединяла обоих женщин. Одна не могла простить, что её отвергли, другая, что изуродовали. Хотя жрица ни разу не рассказывала историю своего увечья.

— Значит, эта слащавая гадина, Виола родила ему сына, — вновь зашипела Ядвига, — но ничего, не долго она будет согревать его постель, а он не успеет насладиться отцовством и счастьем семейной жизни. Все захлебнуться кровавыми слезами, а их выродка кину на съедение червям.

В карете было темно, но злобный взгляд Ядвиги мог бы осветить площадь в несколько сот метров. Людвиг чувствовал, как дрожала нога его возлюбленой, соприкасавшаясь с его ногой.

— Мои очаровательные злючки, вот мы и прибыли в своё святилище, — как-то весело сказал Людвиг, когда карета остановилась, — здесь мы сделаем всё необходимое, чтобы свершилось наше правосудие.

Он ликовал, всем существом ощущая, какая злобная сила исходит от его спутниц. Их ненависть, коварство, вероломство и одержимость вселили в него ещё большую уверенность в скорой победе.

Генри стоял на палубе, пристально вглядываясь вдаль, глаза слезились от солёных брызг, ветра и напряжения. Душа замирала от предвкушения скорой встречи с единственной, неповторимой и самой прекрасной девушкой на свете. Ему хотелось первому увидеть берег, поэтому он, словно юнга стоял на самом краю палубы, до хруста в пальцах сжимая поручни ограждения, первому сообщить команде корабля когда берег грёз, надежд и веселья появиться на горизонте. Генри переполняла радость и глубокая любовь, только Виола, нежная Виола может вознаградить его за все переживания, пережитые в разлуке. Сколько нового и интересного поведает он своей избраннице. Самым прекрасным и долгожданным было то, что совсем скоро он назовёт её своей женой перед богом и людьми, в горе и радости, в богатстве и нищите, до последних дней своих. Он будет жить ради любви, ради неё и будущих детей, всеми силами оберегая их покой. Ожидание встречи может понять только тот, кто был в разлуке со своей любовью и перед скорой встречей душа замирает, словно птица.

Генри, поглащённый своими мыслями, даже не заметил, как к нему подошёл Юлиан. Доктор, заметив слезу на щеке своего ученика, смутился и участливо положил руку тому на плечо. Генри, поймав взгляд учителя на своём лице, смахнул слезу и, улыбаясь, сказал:

— Наверно, я так никогда и не смогу поплакать от души, хотя хотел бы, оказывается, так действительно легче. Но сейчас мои глаза слезяться от ветра и морских, солёных брызг.

— Понимаю, — с недоверием пробормотал Юлиан, — как я вас понимаю. Мой мальчик, не надо стесняться своих слёз, мужчинам слишком редко выпадает возможность излить свою боль или радость таким способом. Ложное представление о слезах, как о слабости духа, всегда считалось недостойным мужчины. Но само явление «слёзы» имеют, мой друг, совершенно иной смысл. Опять я начинаю лекцию. Скажите, неужели, за всё это время, вы ни разу не наведывались к Виоле в астральном виде?

— Месяцев пять назад я получил от неё всего одно письмо, в котором она обещала писать, как можно чаще. Но, увы, в наше время надеяться на почту не приходиться, ведь так, дядя Юлиан?

Первый раз, за долгое время, Генри назвал доктора «дядя», как в детстве. Юлиан вздрогнул от неожиданности и почувствовал, как защекотало у него в глазах и в носу от давнего чувства, когда он качал маленького Генри на руках. От нахлынувшей нежности Юлиан растрогался так, что не смог сдержать собственные эмоции и разрыдался, припав к груди своего ученика. Генри опешил от такого поведения доктора и, смущаясь, приобнял старого учителя. Так они и стояли долгое время, обнявшись и не произнося ни слова. Когда Юлиан отплакался, он отстранился от юноши и, махая руками, начал вытирать слёзы.