Пол Брэнд - Ты дивно устроил внутренности мои

Получив результаты обследования, я убедился: у женщины точно гастрит. Я снова встретился с ней. Она сидела напротив меня и дрожала. Я старался говорить спокойным, но вполне авторитетным тоном: «Совершенно очевидно, что ваш диагноз — гастрит. Никаких сомнений нет. Я установил его сразу, а сейчас результаты обследования подтвердили мои слова. Это заболевание хроническое. Вы должны будете постоянно соблюдать диету и принимать лекарства. Но страшного ничего нет. У Вас нет ни малейшей причины для беспокойства».

Женщина уставилась на меня каким–то пронизывающим насквозь взглядом, — она словно хотела заглянуть ко мне в душу. Это продолжалось с минуту. Изо всех сил я старался выдержать ее пристальный взгляд. Мне казалось: если я отведу глаза, женщина начнет сомневаться в моих словах. Наконец она опустила глаза и глубоко вздохнула. Впервые напряжение спало с ее лица. Она как–то нервно глотнула воздух и сказала: «Спасибо, доктор. А я была уверена, что у меня рак. Я могу поверить только врачу, которому можно доверять. Думаю, Вам я могу доверять».

Она рассказала мне историю своей матери, которая долго страдала от тяжелой болезни. «В одну из особенно мучительных ночей, когда мама беспрерывно стонала, прижимая руки к животу, и ее всю трясло, я вызвала лечащего врача. Я сказала, что маме очень плохо. Доктор пришел. Мама спросила у него: «Доктор, скажите честно: мне станет лучше или нет. Я себя очень плохо чувствую. Я так сильно похудела… мне кажется, что я умираю».

Врач положил руку маме на плечо, посмотрел на нее очень нежно и сказал: «Я знаю, как Вы себя чувствуете. Вам ведь нестерпимо больно? Но мы Вас вылечим — у Вас просто–напросто гастрит. Принимайте вот это лекарство, успокаивающие таблетки и непременно встанете на ноги. Очень скоро Вы почувствуете себя лучше. Не беспокойтесь. Поверьте мне». Мама улыбнулась и поблагодарила его. Я была переполнена счастьем от доброты врача.

В коридоре, где мама его уже не слышала, он повернулся ко мне и сказал серьезным голосом: «Должен Вам сообщить, что жить Вашей маме осталось один–два дня. У нее рак желудка в самой тяжелой стадии. Если вы будете давать ей транквилизаторы, то она скончается без особой боли. Если есть кто–то, кого Вы должны поставить в известность…»

Я перебила его на полуслове. «Но доктор! Вы же сказали, что она поправится!»

«Да, так лучше! — ответил он. — Она не будет знать и не будет волноваться. Скорее всего, она умрет во сне». Он был прав: мама умерла той же ночью».

Моя пациентка, женщина средних лет, почувствовав боли в желудке, сначала обратилась к тому же врачу. Он положил руку ей на плечо и нежно сказал: «Не беспокойтесь. Это всего–навсего гастрит. Принимайте вот это лекарство, и очень скоро вы почувствуете себя лучше». Он улыбнулся ей точно такой же отеческой улыбкой, какой улыбался ее матери. Женщина выбежала из его кабинета вся в слезах и больше никогда не обращалась к нему.

Когда люди жалуются мне на то, что законы Божьи суровы и непреклонны, я вспоминаю ту женщину. Лечащий врач своим слишком вольным обхождением с правдой разрушил возможность помочь ей. Только одно могло бы преодолеть ее тревогу и беспокойство: вера в того, кто полагается на истину, которую нельзя исказить или приукрасить.

Нередки случаи, когда солгать — удобнее, менее болезненно. Но уважение к правде нельзя немного поносить и потом снять, как пиджак. Невозможно напрячь истину и затем расслабить, как мускул. Истина может быть либо надежной и прочной, как здоровая кость, либо бесполезной.

Он пришел ко мне на прием, когда я работал врачом в Англии: плотный, мускулистый уроженец шахтерского района Уэльса. Его слова никак нельзя было назвать речью образованного человека, но произносил он их с какой–то приподнятостью. «Докторам — почет и уважение», — гаркнул он, войдя в кабинет. Когда он снял свою клетчатую шерстяную рубашку, я понял причину его прихода. На его правой руке вверху вместо обычной розовой кожи виднелась какая–то закопченная сталь и кожаные ремешки. Это было самодельное приспособление в виде рамки, покрытое черной угольной пылью. Я убрал рамку. Она не являлась протезом руки — предплечье находилось в полном порядке, а вот все пространство между локтем и плечом было каким–то отвисшим и безжизненным. В глаза бросалось очевидное отсутствие большого участка кости. Но если в результате несчастного случая на шахте пострадала верхняя часть руки этого человека, то каким же образом предплечье осталось целым и невредимым?

После тщательного изучения его медицинской карты и рентгеновских снимков головоломка разрешилась. Несколько лет назад у него была обнаружена опухоль на кости в верхней части правой руки. Результатом этой опухоли стал сложный перелом руки: большой участок кости раскололся на мелкие осколки. В ярком свете операционной его лечащий врач ловко извлек кусок живой кости длиной сантиметров в двадцать и затем зашил связки и кожу на этом участке. Пока шахтер лежал в больнице, выздоравливая после операции, его рука, лишенная кости, выглядела вполне нормальной: было совершенно незаметно, что внутри нее что–то изменилось.

Изменения стали явными сразу же, как только мужчина попытался что–то поднять в ладони согнутой руки. Мышцы его руки оставались неповрежденными и по–прежнему сильными. Наши кости и мышцы действуют сообща по триединому принципу: суставы являются точкой опоры, а две кости работают вместе с мускулами. Чтобы поднять руку вверх, бицепсы, прикрепленные к кости в верхней части руки, тянут за собой предплечье. Рука сгибается в локте — треугольник готов. Но один мускул и одна кость предплечья не составляют треугольник: а третий элемент у этого человека как раз и отсутствовал. Этим элементом должна была быть отсутствующая кость верхней части руки.

Прошли годы после операции, но каждый раз, когда шахтер напрягал бицепсы, его рука укорачивалась. Она напоминала червя, который то уменьшается, то вытягивается в длину с помощью кольцеобразных движений. Вместо прочной зафиксированной кости в руке мужчины на протяжении от локтя до плеча было пустое, ничем не заполненное пространство. Это пространство не могло заменить недостающий компонент треугольника, с помощью которого сила передавалась бы на предплечье. И вот после долгих размышлений уэльский доктор приспособил на руку шахтера грубый внешний скелет: громоздкую конструкцию из кожи и стали, состоящую из прочных стержней, простирающихся от локтя до плеча. Когда бицепсы напрягались, эти стальные стержни не позволяли верхней части руки укорачиваться: после этого стало возможным поднять вверх согнутое предплечье.