Борис Деревенский - Иисус Христос как историческая личность

Впрочем, среди недоверчивых и подозрительных иерусалимлян Иисус вел себя по возможности осторожно. Можно поверить евангелисту Иоанну, который рассказывает о неопределенности иерусалимлян в отношении Иисуса: «долго ли Тебе держать нас в недоумении? если ты Христос, скажи нам прямо» (10:24). В столице Иудеи Иисус не торопился объявлять о своей чрезвычайной роли. До самого ареста и даже во время процесса у судей не было свидетелей, которые ясно и недвусмысленно показали бы, что Иисус называл себя Мессией. Термин «Сын Божий» можно было толковать достаточно широко, например, в смысле «чада», «дитя Божьего», что означает любого из верующих. В дебатах на эту тему Иисус привлек однажды 81-й псалом, где о верующих говорится: «Я сказал: вы боги, и сыны Всевышнего – все вы» (81:6; Ин 10:34). Не случайно первосвященник, допрашивавший Иисуса, вынужден был в качестве решающей улики принять его собственное признание. Вопрос первосвященника и ответ Иисуса претерпели в традиции различные переделки, но, кажется, ближе всего к реальности они представлены в Евангелии от Марка: «Ты ли Христос, Сын Благословенного?» Иисус сказал: «Это Я (), и вы узрите Сына человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных» (14:61-62). Иисус не только подтвердил, что он Мессия, но и сопроводил это соответствующим образом из Книги Даниила (7:13-14). Услышав такой ответ, первосвященник расценил его как богохульство (14:64), после чего члены синедриона единодушно вынесли Иисусу смертный приговор. Означал он, впрочем, не то, что Иисус признается виновным в том, что назвал себя Мессией, а в том, что присвоил себе этот титул, не имея на то достаточных в глазах раввинов оснований. Заявление подсудимого было расценено как покушение на священную мессианскую идею. Поведение судей свидетельствует о том, что такое покушение влекло за собой самое суровое наказание вплоть до смертной казни. И то, что этот фарисейский по сути приговор выразил первосвященник-саддукей и его поддержали другие саддукеи, не кажется чем-то невероятным. Евангельская традиция отразила таким образом объединение иерусалимских партий против галилейского пророка. Вполне возможно, что в спешке и горячке, с которыми проходил суд, саддукеи, горя желанием непременно осудить Иисуса, воспользовались аргументами фарисеев и тем самым выступили невольными защитниками в общем-то чуждой им мессианской идеи.

Впрочем, у саддукеев и светских начальников были свои причины устранить галилейского пророка. О них сказал тот же первосвященник Каиафа: «Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин 11:50). Хотя эти слова истолкованы в Евангелии по-своему (11:51-52), они вполне понятны. Иудейские власти опасались, что проповедь Иисуса вызовет в народе волнение, что в свою очередь повлечет самые суровые меры со стороны хозяев Империи, заинтересованных в спокойствии и порядке в подвластной им провинции. Тогда не поздоровиться всем евреям – и простонародью, и старейшинам: «… и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом» (11:48). Мысль Каиафы расшифровывается просто: даже если нет прямых улик, надо найти повод уничтожить галилеянина, пока мы все не стали заложниками его амбиций.

Некоторые современные исследователи (как правило, еврейские) отрицают, что Иисуса судил официальный иерусалимский синедрион, состоявший из 71 члена. По их мнению, приговор Иисусу в спешном порядке вынесла саддукейская храмовая верхушка, пусть и во главе с первосвященником, председателем синедриона. Вряд ли, считают эти исследователи, в суде над Иисусом участвовали фарисеи, которые, будучи национал-патриотами, не одобрили бы выдачу еврея римлянам. Толпа же, собравшаяся у Пилата и требовавшая казни галилеянина, состояла-де из саддукейских пособников и приспешников. Что же касается большинства евреев, то они могли только посочувствовать своему соотечественнику, жестоко казненному римскими оккупантами. Национальные психологические комплексы, лежащие в основе этих рассуждений, слишком очевидны. Но даже если мы примем эту точку зрения, мало что изменится по существу. Судил ли Иисуса верховный синедрион, либо узкая храмовая группировка, большой разницы нет. Важно, что это была реальная иудейская власть, и важно то, что она действовала вполне открыто, и не учинила тайную расправу, а добилась публичной казни со всеми положенными церемониями.

Итак, мы видим, что практически по любому из перечисленных обвинений Иисус мог быть приговорен к смерти. И он не мог об этом не знать. В Евангелиях приводятся его неоднократные напоминания ученикам, что в Иерусалиме его ожидают арест и даже казнь. Некоторые ученые рассматривают эти пророчества как приписанные основателю христианства впоследствии, но, на наш взгляд, они не столь уж невероятны (кроме деталей: «предан буду на распятие», «… и в третий день воскресну»). Иисусу нетрудно было предвидеть реакцию столичных властей на его проповедь. И все же он пошел на то, чтобы возник повод применить к нему норму Второзакония 18:20 и, может быть, несколько других «смертных» статей. Невинным агнцем Иисус, конечно, не был. Другое дело, что с нашей сегодняшней точки зрения человек не может привлекаться к уголовной ответственности по идеологическим и религиозным мотивам (да и по политическим тоже). И уж никак не может быть приговорен к смерти. Да, осуждение Иисуса на смерть явилось следствием идеологической и религиозной нетерпимости, но таковы были реалии того времени. Показательно, что вавилонские амораи III-IV вв. подчеркивали, что их предки повесили Иисуса не как бунтовщика, но как совратителя с «истинного пути» – мессита, то есть не по политическим, а по чисто религиозным соображениям (ВТ Санг 43а).

Богословы говорят о «сакрализации нравов» в тогдашнем иудейском обществе. Хотя определение это не кажется особенно удачным, с большими оговорками и уточнениями с ним можно согласиться. Таким образом, получается, Иисус своими высказываниями и своим поведением нарушил эту сакральность, оскорбил религиозные чувства евреев. Реакция последовала незамедлительно.

То, как в Евангелиях объясняется передача подсудимого в руки римлян, вполне согласуется с историческими данными. Еще в 57 г. до н. э. проконсул Авл Габиний ограничил сферу действия иерусалимского синедриона; в дальнейшем у него были изъяты многие функции, в том числе ведение обычных уголовных дел. Исключение представляли религиозные преступления. По ним синедрион мог выносить смертные приговоры, но они подлежали рассмотрению и утверждению римским наместником. Приведение приговоров в исполнение также было делом римлян. «Нам не позволено придавать смерти никого», – говорили иудеи Пилату, требуя казни Иисуса (Ин 18:31). Таким образом, в деле Иисуса синедрион был судом первой инстанции, а римский наместник – высшей.