Кристофер Хитченс - Бог не любовь: Как религия все отравляет

В который раз лезвие Оккама режет легко и решительно. Из двух доступных объяснений отвергнуть следует то, которое объясняет меньше или не объясняет вообще ничего, либо порождает больше вопросов, чем ответов.

То же относится к тем случаям, когда кажущееся нарушение законов природы не приносит ни радости, ни утешения. Стихийные бедствия, разумеется, не нарушают законы природы, но составляют часть неизбежных флуктуаций внутри этих законов. Однако они всегда использовались для того, чтобы запугать доверчивую паству размахом божьего недовольства. В тех районах Малой Азии, где нередки землетрясения, первые христиане собирали толпы всякий раз, когда рушился очередной языческий храм, и призывали всех принять истинную веру, пока не поздно. Извержение колоссального вулкана Кракатау в конце XIX века вызвало массовую исламизацию перепуганного населения Индонезии. Все священные книги с воодушевлением рассказывают о наводнениях, ураганах, молниях и других знаках гнева господня. И после ужасного азиатского цунами в 2005 году, и после затопления Нового Орлеана в 2006-м такие вполне серьезные ученые люди, как архиепископ Кентерберийский, опустившись до уровня чешущих затылки крестьян, публично и мучительно толковали божий промысел. Но стоит сделать одно простое допущение, основанное на абсолютно достоверных знаниях, а именно признать, что мы живем на планете, которая продолжает остывать, а также имеет расплавленное ядро и пустоты и трещины в коре, — как нужда в подобных мучениях отпадает. Всему уже есть объяснение. Я никак не могу понять, почему верующие отказываются признать этот факт. Он разом избавил бы их от тщетных гаданий, почему бог позволяет столько страданий. Очевидно, миф о божественном вмешательстве с лихвой искупает это неудобство.

Подозрение, что стихийные бедствия насылаются в наказание, полезно еще и тем, что оставляет широкий простор для интерпретаций. После Нового Орлеана, пораженного гибельным сочетанием застройки ниже уровня моря и равнодушия администрации Буша-младшего, я узнал от видного израильского раввина, что наводнение было наказанием за эвакуацию еврейских поселений из Сектора Газа. От мэра Нового Орлеана (который не слишком блистал при исполнении своих служебных обязанностей) я узнал, что оно было божьей карой за вторжение в Ирак. Выбирайте грех на свой вкус: именно так поступили «преподобные» Пэт Робертсон и Джерри Фолвелл после разрушения Всемирного торгового центра. В тот раз причину следовало искать в том, что Америка смирилась с гомосексуализмом и абортами. (Некоторые древние египтяне верили, что содомия вызывает землетрясения. Предвижу массовое возрождение таких взглядов, как только разлом Сан-Андреас в следующий раз вздрогнет под гоморрой по имени Сан-Франциско.) Когда развеялся дым на месте трагедии 11 сентября, оказалось, что из обломков торчат два куска искореженной арматуры в форме креста, и многие принялись гадать, что бы это значило. Учитывая, что поперечные перекладины всегда использовались в строительстве, было бы удивительно, если бы среди обломков не оказалось ни одного креста. Я, признаюсь, поразился бы, сложись обломки в звезду Давида или в звезду с полумесяцем, но такого пока не наблюдалось — даже там, где это впечатлило бы местное население. И потом, не стоит забывать, что чудеса, как нам говорят, случаются по велению всемогущего, всеведущего и вездесущего бога. Странно, что такой бог не смог устроить ничего пограндиознее.

В итоге все эти «доказательства» веры выставляют веру еще более слабой, чем она была бы сама по себе, безо всякой поддержки. Что безосновательно утверждается, бездоказательно и отвергается. Это особенно верно, когда «свидетельства» шиты жирными белыми нитками чьих-то интересов.

«Обращение к авторитету» — слабейший из аргументов. Он слаб, когда ссылаются на других («Писание говорит»), и еще слабей, когда говорящий ссылается на себя самого. Это подтвердит любой ребенок, слышавший от родителей: «Потому что я так сказал» (и любой родитель, ловивший себя на том, что невольно повторяет слова, которые сам когда-то находил крайне неубедительными). И все же требуется определенный «прыжок» иного рода, чтобы дойти до мысли, что вся религия придумана обыкновенными млекопитающими и не скрывает в себе никаких загадок. Неужели за ширмой волшебника Страны Оз действительно нет ничего, кроме блефа? Я всегда остро ощущал вес истории и культуры и потому не перестаю задавать себе этот вопрос. Неужели все это было зря — и титанические усилия богословов и книжников, и нечеловеческие старания художников, архитекторов, музыкантов отразить величие бога в чем-нибудь долговечном и прекрасном?

Вовсе нет. Мне не важно, сколько человек писало поэмы Гомера, и был ли Шекспир тайным католиком или тайным агностиком. Мой мир не рухнет, если в конце концов выяснится, что автором величайших трагедий, комедий и произведений о любви и морали все-таки был граф Оксфордский, хотя должен признать: мне важно единое авторство, и не хотелось бы, чтобы Шекспиром оказался Фрэнсис Бэкон. Как учитель нравственности, Шекспир гораздо выше Талмуда, Корана или любого другого рассказа о жутких сварах племен железного века. Но изучение религии приносит огромную пользу и нередко позволяет стоять на плечах выдающихся писателей и мыслителей, которые, безусловно, превосходили тебя в интеллекте, а иногда и в нравственности. Многие из них в свое время сбрасывали оковы идолопоклонства; многие даже рисковали жизнью, споря с единоверцами. Однако настало время, когда даже пигмей вроде меня, пользуясь плодами чужих трудов, знает больше, чем знали они, и видит, что оковы религии давно пора разорвать раз и навсегда. Текстология, археология, физика и молекулярная биология общими усилиями не только доказали лживость и человеческое авторство религиозных мифов, но и предложили более точное, более просвещенное понимание мира. Утрату веры могут компенсировать новые чудеса, гораздо более удивительные, и погружение в волшебные произведения Гомера, Шекспира, Мильтона, Толстого, Пруста. Их авторство тоже принадлежит человеку (хотя, бывает, слушаешь Моцарта и начинаешь сомневаться). Говорю это, как человек, переживший болезненный кризис и утрату собственной светской религии.

Когда я был марксистом, мои взгляды не были для меня предметом веры, однако я был убежден, что Марксу удалось сформулировать нечто вроде общей теории поля. Исторический и диалектический материализм был абсолютной истиной. В нем не было никаких элементов сверхъестественного, но был элемент мессианства (возможное наступление коммунистического царства на земле), и уж точно имелись свои великомученики, святые, догматики, а также (позднее) конкурирующие папские престолы, отлучающие друг друга от церкви. У него также были свои расколы, инквизиция и охота на еретиков. Я состоял в диссидентской секте, почитавшей Розу Люксембург и Льва Троцкого, и я готов подтвердить, что у нас были и свои пророки. Когда Роза Люксембург гневно вещала о последствиях Первой мировой войны, она казалась едва ли не смесью Кассандры и пророка Иеремии, а великолепная трехтомная биография Льва Троцкого, написанная Исааком Дойчером, так и называлась: «Пророк» (вооружающийся, разоружаемый и изгнанный). В молодости Дойчер учился на раввина, мог бы стать прекрасным талмудистом — как, собственно, и Троцкий. Вот как Троцкий предвосхищает гностическое Евангелие Иуды, описывая захват Сталиным власти в партии большевиков: