Николай Кокухин - Невидимые старцы

В следующий раз угодник Божий навестил скит через пять лет. Наставник вручил ему сосуд со Святыми Дарами. Удалившись к месту своего подвижничества, отец Серафим больше уже никогда не появлялся.

– Расскажи ещё что-нибудь, – попросил Юра.

С удовольствием. Один новоначальный монах вышел из скита Кавсокаливия и направился в скит Святая Анна; вскоре он понял, что заблудился – тропинка вела вверх, а нужный ему скит находился внизу, у моря. Он повернул обратно, прося Божию Матерь помочь ему. Внезапно он увидел отшельника, лицо которого излучало неземной свет; ему было лет семьдесят; на нем был подрясник из парусины, весь выгоревший на солнце и изодранный до последней степени; дыры на подряснике были стянуты прутиками (обычно так скрепляют дырявые мешки крестьяне, когда у них нет под рукой иглы и толстой нитки); за плечами у него был кожаный мешок, тоже выцветший и в дырах, стянутых тонкими прутиками, а на шее – толстая цепь, на которой висела коробочка (видимо, в ней находилась какая-то святыня). Судя по всему, он никогда не общался с людьми.

Не успел путник и рта раскрыть от удивления, как отшельник сказал:

– Дитя моё, эта тропинка не в Святую Анну.

И показал ему нужную дорогу.

Не было никакого сомнения, что перед ним был святой.

Молодой монах спросил у пустынника:

– Где живешь, отче?

Тот ответил:

– Там, – и указал на вершину Афона.

– Какой сегодня день?

– Пятница, – не задумываясь, ответил старец.

Затем он достал маленький кожаный мешочек, вынул из него палочки с зарубками, посмотрел на них и добавил:

– Девятое сентября.

Путник взял благословение у старца и пошёл по указанной тропинке; она вывела его прямо к скиту Святая Анна.

– Может быть, это был отец Серафим? – спросил Юра.

– Вполне возможно, хотя ручаться за это, конечно, нельзя.

– Большинство сокровенных старцев, о которых ты рассказал, были очень смиренными…

– Совершенно верно. Поведаю тебе ещё об одном. Его мирское имя было Иоанн; он родился на полуострове Сифония, который находится рядом со Святой Горой; при пострижении в Ангельский чин он получил имя Георгий.

Афонский старец Паисий, который знал его, повествует о нём такими словами: «Он жил на Святой Горе, подобно птице небесной, под открытым небом, как под куполом дома Божия – у него не было своей келии, как у других отцов. Освободившись от суеты и поработив себя любви Божией, он странствовал по Афону, как «добрый бродяга» Христов. Всё его имущество составляла ветхая, потрепанная одежда, которую он носил и зимой, и летом. В то время как его душа всё больше соединялась с Богом, одежда всё сильнее рвалась; в конце концов она стала похожа на крылья, ибо старец имел благодать Божию; когда он сидел среди ежевичных кустов и лакомился ягодой, его можно было принять за большого орла.

Большую часть своего времени угодник Божий проводил в молитве, удаляясь в неприступные ущелья; острые камни ранили его ноги, они были в ссадинах, часто кровоточили, и он обматывал их тряпками (носков у него, конечно, не было).

Летом он кушал ягоды, инжир, гранаты, осенью – каштаны и орехи, а вот зимой ему приходилось туго, так как в пищу годились лишь желуди, да кое-какие коренья. Вареную пищу он ел очень редко – только на престольных праздниках в монастырях, расположенных в северо-восточной части Святой Горы. Обычно он приходил сюда накануне праздника, чтобы принять участие в его подготовке. Дел было очень много – и в храме, и в ризнице, и на кухне. То один брат звал: «Георгий, иди сюда!», то – другой: «Георгий, иди сюда!» Тот всегда с готовностью отвечал: «Благословите» – и бежал, куда его звали. Так продолжалось с раннего утра и до позднего вечера. Никто не обращался к нему: «Отец Георгий», а просто: «Георгий».

Вечером, несмотря на усталость, он шёл не в архондарик (гостиницу), чтобы немного отдохнуть, а к храму; ложился на паперть и скрещивал руки на груди – издали его можно было принять за мертвеца; иногда он быстро, словно по тревоге, вскакивал и начинал молиться, стоя неподвижно, будто статуя, в течение долгого времени. Утром, за Божественной Литургией, он причащался Святых Христовых Тайн, а потом выполнял различные послушания. На закате солнца он покидал обитель. То один, то другой монах предлагали ему взять с собой сухарей и брынзы, но он от всего отказывался.

– У меня нет карманов, – говорил он, – и мне некуда положить ваши дары.

Такого полного самоотречения я не встречал больше ни у кого из отцов.

Для многих людей поведение отца Георгия было странным и непонятным: он нёс, с их точки зрения, явную несуразицу. Встретившись с мирянами, которые догадывались о его подвижничестве, он произносил: «Еда – жизнь, пост – смерть; еда – жизнь, пост – смерть…» В трапезной он специально садился напротив них и начинал, чавкая, жадно и много есть; второе блюдо он ел только руками, вытирая их о свои волосы и одежду. После этого миряне говорили друг другу: «Теперь мы точно знаем, кто он такой: он чревоугодник, а не подвижник».

Как-то (это произошло в Дафни, главном порту Афона, при многочисленных свидетелях), он подошёл к полицейскому и сбил с него фуражку, а потом растоптал её ногами. Его немедленно отправили в сумасшедший дом. Врачи тщательно обследовали его, но никаких отклонений в психике не нашли и отпустили обратно на Афон. С тех пор ярлык сумасшедшего крепко прилип к отцу Георгию. А ему только это и было нужно – с таким ярлыком он чувствовал себя намного свободнее и безопаснее.

«Я познакомился с отцом Георгием в то время, когда был новоначальным монахом, – рассказывает отец Паисий, – Духовный опыт у меня был, мягко говоря, невелик, и поведение старца меня смущало. «Он какой-то ненормальный», – сказал я. Отец Герман, старейший и добродетельнейший монах обители, услышав эти слова, улыбнулся: «Если бы все люди были такими «ненормальными», как он, то на земле наступил бы рай. Хорошенько запомни, чадо, мои слова: отец Георгий – святой; он юродствует ради Христа».

Прошло какое-то время, и я, наблюдая за странным монахом, убедился в правоте слов моего собеседника и стал относиться к отцу Георгию с большим благоговением».

Более всех добродетелей старец ценил смирение и послушание. Несмотря на то, что его разум уже давно и надёжно был подчинен воле Божией, он считал, что его смирение и послушание всё ещё хромают. Чтобы исправить этот недостаток, он поступил послушником к одному монаху, у которого от менингита повредился рассудок. Приказания монаха были нелепы, желания – неестественны, просьбы – абсурдны, но отец Георгий безропотно нёс свой крест, выполняя любой его каприз. Чем старательнее он это делал, тем сильнее ругал его повредившийся монах. Отец Георгий считал, что получает большую духовную пользу. Так продолжалось довольно долго. Наконец, совершенное смирение послушника вывело монаха из себя, и он прогнал его. Отец Георгий снова ушёл в горы.