Диакон Андрей Кураев - Ответы на вопросы православной молодёжи

http://www.rocor.de/Vestnik/20022/html/07_pavel.htm.Кроме того, см на эту тему следующие святоотеческие тексты: Постановления Святых Апостолов. Дидаскалия. Кн.6, гл.27–30; Толкование на Четвероевангелие св. Ефрема Сирина, гл.7; св. Афанасия Великого. Послание к Аммуну монаху, пр.1; папа Григорий Великий. Письмо архиепископу англов Августину (приведено в» Церковной истории англов» Бэды Достопочтенного).

В 1729 г. «Святейший Правительствующий Синод, слушав присланной с Царицынской заставы копии с доношения обретающегося при калмыцком владельце Петре Тайшине иеромонаха Никодима Линкевича о приемлющих Святое Крещение калмыках, которых-де с 727 и в прошлом 728 году кибиток сорок, все с женами и детьми, а по реестру именами мужска и женска пола 176 человек, в Святом Крещении совершилися. То надлежит ли-де венчать после крещения тех, которые супружество имели до крещения, чтобы резолюцию учинить. Приказали: которые калмыки супружество имели до восприятия Святого Крещения и ныне, как мужи, так и жены их, крещение приняли, тем бракосочетаваемого венчания не чинить, но велеть им жить в том супружестве невозбранно» (Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания. Т. 6, № 2214, с. 315).

Вот самое пререкаемое место в Евангелии: Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и <���не> следует за Мною, тот не достоин Меня (Мф. 10, 37–38). Христианский мыслитель третьего века, свидетель еще традиционно-языческого уклада жизни, Климент Александрийский поясняет смысл этих слов: «Словом мать, которую приходится оставлять ради Христа, обозначено аллегорически отечество и родная страна. Под словом же отец Писание разумеет порядки частной жизни, над которыми праведник с благодарением и великодушием должен возвышаться, чтобы стать угодным Богу» (Строматы, IV,4). «Господь вовсе не повелевает проникнуться ненавистью к своему собственному семейству. Господь хочет сказать нам своими словами только это: Не увлекайтесь неразумными пожеланиями и избегайте следовать обычаям общественным, ибо семейство состоит из родных, а города из семейств» (Строматы III,15). Речь идет о том, чтобы быть готовым отказаться от следования общественным предрассудкам (естественно, даже в том случае, если эти предрассудки побуждают родителей воспитывать сына в духе противления Евангелию — а потому «Убежим от обычая: он душит человека» (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 118,1). «Вы состарились в суеверии, молодыми придете к истинному богопочитанию» (Там же, 108,3). «Есть также люди, которые говорят: мы соблюдаем все то, что оставили нам отцы наши. Разве те, кому отцы их оставили нищету, не стремятся разбогатеть? А те, кого родители не воспитывали, хотят получить воспитание и выучиться тому, чего не знали отцы их. И почему это дети слепых видят, а дети хромых ходят прямо? Ибо не хорошо человеку следовать за своими предками, жившими дурно Поэтому исследуй, хорошо ли жил твой отец, а если отец твой жил плохо, ты живи хорошо. И оплачь отца своего, что он жил плохо, если плач твой может помочь ему» (Слово Мелитона Философа пред Антонином Кесарем // Раннехристианские апологеты II–IV веков. Переводы и исследования. М., 2000, сс. 148–149).

Раннехристианские апологеты II–IV веков. Переводы и исследования. М., 2000, сс. 148–149.

Настольная книга священнослужителя. Т.4. М., 1983, с. 357. О том, что пустынно-монашеская жизнь в церковном предании не безусловно предпочитается жизни христианина в миру, см.: философ Ирон «видев, что жизнь пустынная, отшельническая, удаляющаяся и чуждающаяся общения с людьми, хотя сама по себе важна и высока, даже выше сил человеческих, однакоже ограничивается только преуспевающими в оной, отрицается же от общительности и снисходительности — свойств любви, которая, как известно ему было, есть одна из первых достохвальных добродетелей. Сверх того, такая жизнь, как необнаруживающаяся в делах, не может быть поверяема и сравниваема с другими родами жизни. Напротив того, жизнь общественная, провождаемая в кругу других, кроме того, что служит испытанием добродетели, и распространяется на многих, и ближе подходит к Божию домостроительству, которое и сотворило все, и связало все узами любви» (св. Григорий Богослов. Слово 25, В похвалу философа Ирона // Творения. Сергиев Посад, 1994, т.1, сс. 360–361). К таким же выводам приходит св. Иоанн Златоуст, сопоставляя жизнь городского священника и монаха-пустынножителя: «Велик подвиг и велик труд монахов. Но если кто сравнит труды их с священством, хорошо исправляемым, тот найдет между ними такое различие, какое между простолюдином и царем… Я знаю многих из проведших всю жизнь свою в затворничестве и изнурявших себя постом, которые, пока пребывали в уединении и пеклись только о себе, более и более преуспевали, а когда явились к народу и должны были исправлять невежество людей, тогда одни из них с самого начала оказались неспособными к такому делу, а другие, хотя и продолжали служение (пастырское), но оставив прежнюю строгость жизни, причинили величайший вред себе и не принесли никакой пользы другим… Ни благочестие само по себе, ни глубокая старость не могут делать владеющего ими достойным священства…Если бы кто предложил мне на выбор: где я желал бы заслужить доброе о себе имя, в предстоятельстве ли церковном, или в жизни монашеской, я тысячекратно избрал бы первое» (св. Иоанн Златоуст. Слова о священстве 6,5; 3,15; 6,7).

Вообще при чтении буддистских джатак поражает несоразмерность наград и наказаний. «Тогда Ананда обратился к Победоносному с такими следами: — Что за греховный поступок совершил этот монах, если родился в облике обезьяны? И Победоносный рассказал Ананде следующее. В давние времена, когда в мир явился будда Кашьяпа, один молодой, недавно обращенный монах увидал, как другой монах перепрыгнул через канаву. — Ты проворен, словно обезьяна, — сказал ему молодой монах. — А знаешь ли ты, кто я? — спросил молодого тот, другой монах. — Почему же не знаю? Ты обычный монах будды Кашьяпы, — ответил молодой монах. — Не насмехайся надо мной! — сказал тот монах. — Я монах не только по названию, я обрел и четыре благих плода монашества. Услышав эти слова, молодой монах так перепугался, что даже волоски на его теле встали дыбом. Он пал на землю и стал просить прощения, полностью раскаявшись. За свое полное раскаяние он не возродился в аду живых существ, но за насмешку над архатом он на протяжении пятисот перерождений всегда рождался обезьяной» (Сутра о глупости и мудрости, 40 // Сутра о мудрости и глупости. М., 1978, с. 268).