Диакон Андрей Кураев - Ответы на вопросы православной молодёжи

Так что фраза «инквизиторы сожгли великого ученого Джордано Бруно» фактически не верна. Ученого по имени Бруно история науки не знает. Это понимал уже Галлией: «Признавая блестящие интеллектуальные способности Бруно, Галилей тем не менее никогда не считал его ученым, и тем более астрономом» [60] Фантоли А. Галилей. В защиту учения Коперника и достоинства Святой Церкви. М., 1999, с. 38. . И в самом деле — «Собственно научных результатов у Бруно не имелось, а его аргументы в пользу системы Коперника были набором бессмыслиц — беспорядочным нагромождением нелепых ошибок и высокопарных сентенций, демонстрирующих лишь невежество автора» [61] Шрейдер Ю. А. Галилео Галилей и Римско-Католическая Церковь // Вестник истории естествознания и техники. 1993, №.1, с. 57. .

«В его руках коперниканство стало частью традиции герметизма. Бруно превратил математический синтез Коперника в религиозное учение» [62] Kearney H. Science and Change. 1500-17000. New-York-Toronto, 1971, p. 106. .

«Можно ли назвать Бруно ученым хотя бы по меркам конца 16 века? Бруно был не столько пропагандистом учения Коперника, сколько глашатаем оккультных тайн геметизма, которые он в нем открыл. Бруно не столько популяризировал учение Коперника, сколько компрометировал, вовлекая в контекст магических суеверий, по сравнению с которыми не только система Птолемея, но и схоластический аристотелизм в целом выглядели эталоном научного рационализма. И только Галилей вернул Коперника науке, истолковав его учение в терминах настоящей, экспериментально-математической науки о природе, без всяких «знаков Зодиака» и каббалистической чертовщины» [63] Киссель М. А. Христианская метафизика как фактор становления и прогрессса науки Нового времени // Философско-религиозные истоки науки. М., 1997, сс. 275–276. .

Не будучи астрономом, но будучи заурядным магом и шарлатаном, в качестве такового Бруно и был осужден, причем гелиоцентрические убеждения не были поставлены ему в вину [64] «В этих книгах он учил, что миры бесчисленны, что душа переселяется из одного тела в другое и даже в другой мир, что одна душа может находиться в двух телах, что магия хорошая и дозволенная вещь, что Дух Святой не что иное, как душа мира. Моисей совершал свои чудеса посредством магии и преуспевал в ней больше, чем остальные египтяне, Моисей выдумал свои законы, что Священное Писание есть призрак, дьявол будет спасен. От Адама и Евы он выводит родословную только евреев. Остальные люди происходят от тех двоих, кого Бог сотворил днем раньше. Христос — не Бог, был знаменитым магом и за это по заслугам был повешен, а не распят. Пророки и апостолы были негодными людьми, магами, и многие из них повешены» — так передает обвинения против Бруно иезуит Каспар Шоппе, который присутствовал на суде (цит. по: Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция. М., 1955, с. 369). .

Единственная «наука», в которой Бруно не был профаном — это магия. О себе Бруно в обращении к вице-канцлеру Оксфордоского университета говорил — «доктор самой изощренной теологии, профессор самой чистой и безвредной магии… Его гению самые знатные рукоплескали» [65] цит. по: Йейтс Ф. А. Джордано Бруно и герметическая традиция. М., 2000, с. 187. .

А в научной астрономии, в физике, математике от Бруно следа не осталось. Кроме отрицательного — ибо он скомпрометировал математическую гипотезу Коперника, нагрузив ее архаичными оккультными байками. «Коперник — заря, которая должна была предшествовать восходу солнца истинной античной философии» (Бруно. Пир на пепле, 1).

Бруно не революционер, а банальный реакционер, который пробовал отбросить две тысячи лет развития культуры и мысли, вернувшись даже не к Платону и Аристотелю, а к досократическим натурфилософам. «Бедного Аристотеля» Бруно жалеет за его неспособность постичь «глубинную магию» [66] цит. по: Йейтс, с.226. .

Коперника же Бруно просто презирает (вопрос — а кого сей «гений» не презирал?): «Ноланец ответил, что он не смотрит ни глазами Коперника, ни Птоломея, но своими собственными. Эти математики — как бы посредники, переводящие слова с одного языка на другой; но затем другие вникают в смысл, а не они сами. Они же подобны тем простым людям, которые сообщают отсутствующему полководцу о том, в какой форме протекала битва и каков был результат ее, но сами-то они не понимают дела, причины и искусства, благодаря которым вот эти победили… Коперник недалеко ушел от слепоты» (Бруно. Пир на пепле, 1).

Я не собираюсь оправдывать мерзость сожжения человека — и уж тем более сожжения за его мысли.

Но факт есть факт: сожжен был не Бруно-астроном; приговор выносили Бруно-колдуну. Это был конфликт не религии и науки, а двух религий: католичества и язычества. Его казнь помогла науке одним: стало понятно, что надо быстрее освобождаться от античного оккультного наследия.

То, что научное сообщество «институционализировалось», то есть стало уважаемым и финансируемым общественным институтом, означает, что общественное мнение, точнее — мнение элит, в ту пору несомненно контролируемое Церковью, благоприятствовало научному образу мышления [67] Даже в «деле Галилея» роль инквизиции совсем не столь проста, как повествуется на школьных уроках. «При Филиппе IV расширилась самостоятельность испанской инквизиции, она не признавала более за Римской курией права запрещать в Испании чтение какой-либо книги, как об этом свидетельствует случай с Галилеем. В Риме нашли необходимым внести в индекс «Диалоги» Галилея, и папский нунций в Испании распорядился прибить к дверям церкви эдикт о запрете этой книги, не испросив разрешения великого инквизитора. Инквизиция обратилась за помощью к Филиппу IV, доказывая ему, что она в борьбе между королевской властью и абсолютистскими стремлениями римской Курии всегда становилась на сторону первой, и не запрещала, несмотря на требования Римской курии, тех книг, которые защищали прероготивы королевской власти. Было бы поэтому справедливо, чтобы Филипп теперь принял сторону инквизиции и не допускал бы вмешательства Рима в дело цензуры книг. Филипп внял просьбе Великого инквизитора, и имя Галилея действительно не фигурирует на страницах испанских индексов» (Лозинский С. Г. История инквизиции в Испании. Спб., 1914, С. 306). .

Механицизм, лежавший в основе первой научной парадигмы, был тем симпатичен христианскому стилю мысли, что он объяснял природные процессы без сомнительных апелляций к желаниям тех или иных духов.

Механицизм дал возможность уйти от аристотелевской объяснялки «природа не теприт пустоты». Ведь если природа что-то «терпит», а чего-то «не терпит», то, значит у нее есть душа. Но это как раз базовый тезис язычества и оккультизма.