Джон Стотт - Деяния святых Апостолов

Они постоянно пребывали… в общении (koinonia). Koinonia (от koinos, «общий») свидетельствует об общей жизни в церкви в двух аспектах. Во–первых, это слово выражает то, в чем мы все вместе и каждый отдельно имеем долю и участие. В этом присутствует Сам Бог, ибо «наше общение — с Отцем и Сыном Его, Иисусом Христом» (1 Ин. 1:3), и в этом — «общение Святого Духа со всеми» (2 Кор. 13:13). Таким образом, koinonia есть опыт Троицы; это наша общая доля в Боге — Отце, Сыне и Святом Духе. Но, во–вторых, koinonia также выражает то, чем мы все вместе делимся друг с другом, что мы отдаем так же, как получаем. Koinonia — это слово, которое Павел употребляет для обозначения тех сборов (даров, пожертвований, которые у Павла выражаются также и словом «служение»), которые он организовывал среди греческих церквей (2 Кор. 8:4; 9:13), a koinonikos — это греческое слово, означающее «щедрость». Именно к этому ведет Лука, потому что тут же начинает рассказывать о том, как эти первые христиане делились своей собственностью друг с другом: Все же верующие были вместе и имели все общее (koina). И продавали имения и всякую собственность (возможно, имеется в виду недвижимость и ценные вещи), и разделяли всем, смотря по нужде каждого (44–45). Но эти стихи звучат несколько тревожно. Означает ли это, что каждый верующий, исполненный Духом, и каждая христианская община должны последовать их примеру во всем?

В нескольких милях к востоку от Иерусалима ессеейские лидеры [102]Кумранской общины провозгласили у себя принцип общей собственности. Согласно их правилам, все члены Завета их общины, где бы они ни жили, обязаны были «оказывать помощь бедным, нуждающимся и странникам» [103], но дисциплинарные требования к кандидатам на вступление в ряды членов монашеской общины были существенно строже: «его собственность и доходы должны быть переданы казначею общины… его собственность должна остаться в общине…» [104]. Это соглашение, как комментирует Геза Вермис, «сильно напоминает обычай, принятый в первой церкви в Иерусалиме» [105].

Итак, подражали ли первые христиане Кумранской общине и должны ли мы поступать сегодня так же? В разное время в истории церкви некоторые так думали и так поступали. Я не сомневаюсь, что Иисус и сейчас призывает некоторых из Своих учеников, как и молодого богатого правителя из новозаветной истории, к жизни абсолютного и добровольного нестяжания. И все же ни Иисус, ни Его Апостолы не ставили целью запретить частную собственность для всех христиан. Даже анабаптисты шестнадцатого века так называемой «радикальной реформации», стремившиеся дополнить протестантские принципы жизни в церкви общением и братской любовью (в отношении Слова, таинств и дисциплины) и много говорившие о Деяниях 2 и 4 и об «общине собственности», признавали, что этот пункт не является обязательным для всех. По всей видимости, единственным исключением являются моравские братья, которые действительно сделали общую собственность условием своего членства. Но Менно Симоне, самый влиятельный лидер этого движения, указывал на то, что иерусалимский опыт не является ни универсальным, ни постоянным и писал: «мы… никогда не учили и не практиковали общину собственности» [106].

Важно отметить, что раздел имущества и собственности даже в Иерусалиме был совершенно добровольным. Выражение в стихе 46 — преломляя по домам хлеб, делает очевидным то, что многие по–прежнему имели дома — не все продали их. Также нужно отметить то, что оба глагола в стихе 45 находятся в несовершенном времени. Это свидетельствует о том, что продажа и разделение имущества не явились разовым и всеобщим действием, а происходили периодически, время от времени, по мере возникновения определенной нужды. Далее, грех Анании и Сапфиры, о котором речь пойдет дальше, в Деяниях 5, явился не проявлением жадности или меркантильных интересов, но обыкновенным обманом: дело не в том, что они захотели оставить себе часть вырученных от продажи денег, но в том, что, оставив себе эту часть, они сделали вид, будто отдают все. Петр ясно сказал об этом: «Чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось?» (5:4).

В то же время, хотя продажа и распределение собственного имущества было и есть дело добровольное и каждый христианин сам должен принять решение по совести перед Богом, мы все призваны к щедрости, особенно по отношению к тем, кто беден и нуждается. Уже в Ветхом Завете прослеживается четкая традиция в заботе о бедных, и израильтяне должны были отдавать десятую часть производимого ими «левиту, пришельцу, сироте и вдове» (Втор. 26:12). Как же могут верующие, исполненные Духа Святого, отдавать меньше? Этот принцип утвержден дважды в Деяниях: смотря по нужде каждого (45). «Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, …продавая, …приносили цену проданного; …и каждому давалось, в чем кто имел нужду» (4:34–35). Как писал позже Иоанн, если мы имеем «достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяем от него сердце свое, — как пребывает в нас любовь Божия?» (1 Ин. 3:17) Христианское братское общение есть христианская забота, а христианская забота есть христианское участие в нуждах других. Златоуст дал прекрасное определение той атмосфере, что царила в ранней церкви: «То было ангельское содружество, где никто не называл вещи своими. Там были уничтожены корни зла… Никто не укорял, никто не завидовал, никто не злобствовал; никакой гордыни, никакого презрения там не было… Бедный не стыдился, богатый не превозносился» [107]. Нам следует прислушаться к призыву, выраженному в этих стихах. Прямым упреком тем из нас, кто богаче, являются сотни тысяч обездоленных братьев и сестер. Долг верующих, исполненных Духом, — восполнить нужду и отменить бедность в новой общине Иисуса.

И они постоянно пребывали… в преломлении хлеба и в молитвах (42). То есть, их общение выражалось не только в заботе друг о друге, но и в совместном богослужении. Более того, определенный артикль, использованный в оригинале в обоих случаях (перед «преломлением» хлеба и «молитвами») предполагает ссылку на Вечерю Господню, с одной стороны (хотя на той ранней стадии преломление хлеба являлось в большей степени совместной трапезой), и молитвенные богослужения или собрания (скорее, чем индивидуальные моления), с другой стороны. Богослужения в Ранней церкви имеют два аспекта, которые свидетельствуют о ее устойчивом равновесии.

Первое, службы были и формальными, и неформальными, так как происходили в храме… и по домам (46), Здесь возникает интересное сочетание. Может показаться удивительным, что они продолжали пребывать в храме, но это так. Они не отменили то, что можно назвать институтом церкви. Я не думаю, что они продолжали участвовать в жертвоприношениях, которые проводились в храме, ибо уже начали осознавать, что потребность в жертвоприношениях нашла свое исполнение в жертве Христа. Но, похоже, они все же продолжали участвовать в богослужениях в храме (ср.: 3:1), до тех пор пока, как предполагается, они не пошли в храм, чтобы проповедовать, а не молиться. В то же время они исполняли храмовые службы более неформальным образом, спонтанные собрания (включая преломление хлеба) организовывали по домам. Возможно, нам, с нашей понятной нетерпимостью к унаследованным структурам церкви, есть чему поучиться у верующих ранней церкви. Я думаю, что путь Святого Духа по преобразованию института церкви в соответствии с Евангелием есть скорее путь терпеливой реформы, чем нетерпеливого отрицания. И конечно же, намного более приемлемым вариантом являются формальные и торжественные богослужения в поместной церкви, дополненные неформальностью и непосредственностью домашних собраний. Нет нужды противопоставлять друг другу регламентированное и свободное, традиционное и спонтанное. Церковь нуждается и в том, и в другом.