ШАРЛЬ ПЕГИ - ШАРЛЬ ПЕГИ. НАША ЮНОСТЬ. МИСТЕРИЯ О МИЛОСЕРДИИ ЖАННЫ Д АРК.

Попробуем ответить на этот вопрос.

Здесь стоит обратить внимание на подбор авторов. К этому Пеги относился очень взыскательно, руководствуясь в своих критериях отнюдь не известностью автора, не его положением в литературном мире и возможностью привлечения его в качестве рекламы журнала, а исключительно личными симпатиями и соответствием произведений духу Тетрадей . Так попал в Тетради почти никому в ту пору неизвестный Р. Роллан, напечатав у Пеги «Жизнь Бетховена», а затем «Жана-Кристофа». Примечательно, что «Жизнь Бетховена» начинается такими словами: «Вокруг нас душный, спертый воздух… Мир погибает, задыхается. Распахнем же окна. Впустим вольный воздух!». [46] Роллан P. Собр. соч.: T. 2. С. 10. Это пожелание полностью совпадало с тоном и программой Тетрадей .

В подавляющем большинстве авторы журнала были соучениками Пеги по школе святой Варвары или по Высшей Нормальной школе, разделяли его политические и социальные взгляды, были, как и он, дрейфусарами и революционерами по духу. Пеги очень нуждался в их поддержке, но и не остался перед ними в долгу. Вот что пишет об этом Р. Роллан: «Люди сегодняшнего дня часто судят о писателях, участвовавших в Тетрадях , по тому влиянию, какое эти писатели приобрели в мире после сорока лет борьбы… Нынче почти не помнят о Том, что наш вклад в ту пору, когда Тетради только возникли, был ничтожен. Никто из нас не был известен еще, никто не пользовался влиянием…». [47] Там же. Т. 14. С. 702.

Действительно, в журнале печатались еще малоизвестные в То время авторы: братья Жером и Жан Таро, Эмиль Мосли, Рене Саломе, Даниель Галеви, Жорж Сорель и др. Некоторые им них получили признание благодаря Тетрадям . Так, например, братья Таро были удостоены Гонкуровской премии в 1906 году за роман «Дингли», напечатанный в журнале в 1902 году, Эмиль Мосли получил ту же премию в 1907 году за напечатанную в Тетрадях серию статей о Лотарингии. Правда, следует отметить, что на страницах журнала появлялись и сочинения всемирно известных авторов, такие, например, как «Кренкебиль» Анатоля Франса и «Церковь и Государство» Льва Толстого.

Даже внешне Двухнедельные тетради отличались от других журналов: многочисленные чистые листы соседствовали с текстом, вылезающим на страницы обложки, литературный текст неожиданно перебивался то объявлениями, то библиографией; данные о тираже иногда вставлялись в середину Тетрадей .

Причудливой была и форма подачи материала. Пеги забавляется игрой псевдонимов, пишет анонимные статьи, без конца полемизирует и переписывается сам с собой, изобретает новых корреспондентов и собеседников, иногда вполне реальных, а порой фантастических, как например «гражданин доктор социалист революционер моралист интернационалист» в серии статей «О гриппе». Пеги придумывает даже целые сценки, причем позволяет своим собеседникам поносить себя почем зря («Между поездами»).

Мы видим, что и содержание, и подбор авторов, и форма Журнала неразрывно связаны с личностью Пеги, перу которого к тому же принадлежала значительная часть публикаций. Своеобразие его личности определило и особую духовную атмосферу журнала, его неповторимую интонацию. Журнал отражал многие черты характера редактора. Это был удивительный феномен полного слияния, даже отождествления создателя и его детища.

Говоря о Пеги, писателе и публицисте, часто отмечают его ангажированность. Нам кажется, что в данном случае больше бы подошло слово «одержимость». Всю жизнь Пеги был именно одержим идеями всемирного добра, социальной справедливости, христианского равенства, поисков истины. Эта одержимость, хорошо известная как единомышленникам, так и оппонентам Пеги, определяла и лицо журнала. В некоторых публикациях Тетрадей полемическая страсть писателя приводила его и к необъективности, и к несправедливости, а порой даже к некорректности. Таковы материалы, посвященные Жоресу, начиная с ранних — «Краткий ответ Жоресу», «Действительно правда», «Личные выпады» — и кончая программной статьей «Наша юность», написанной в период зрелости в 1910 году. Таковы и непримиримые статьи, посвященные интеллектуалам, к которым Пеги относил университетскую профессуру и к кому всю жизнь сохранял особую неприязнь, считая их слишком элитарными и далекими от истинной французской культуры. Пеги передал Тетрадям и свою удивительную откровенность. Его искренность вызывала порой чувство неловкости, он ощущал себя свободно и легко только среди очень близких и преданных ему людей. То же происходило и на страницах журнала. Пеги был откровенен со своими читателями, полагая, что подписчики Тетрадей — это его друзья. Здесь без стеснения говорилось обо всех трудностях и финансового, и морального плана. Пеги не боялся раскрывать свои карты, публиковал неблагоприятные отзывы о себе и о своем журнале, ничего не утаивал из полемики, даже когда она складывалась не в его пользу. Зато с обезоруживающей прямотой и без ложной скромности он мог написать о себе самом: «…когда я пересматриваю свою жизнь, я вижу, что меня очень плохо использовали… Когда человек стоит столько, сколько я, то допускать, чтобы его изнуряли нуждой и невзгодами — это значит очень плохо его использовать». [48] Peguy Ch. Œuvres en prose complètes: En 3 volumes. T. 3. P. 352. Он уверен в себе и своем детище и не стесняется заявить об этом: «Мы организовали самое важное, самое крупное журналистское, издательское, литературное и т. д. начинание из всех, какие только были предприняты за последние десять лет…». [49] Ibid. T. 2. Р. 1271. Быть может, такого рода заявление, как «я не допускаю, что кто-то может быть мне другом, если он не подписался на Тетради », [50] Ibid. Т. 1. Р. 1686. звучит наивно, но Пеги уверен в своем предназначении нравственного целителя общества и готов выполнить эту миссию даже вопреки воли этого общества: «Все Тетради , без исключения… наверняка вызовут неудовольствие по меньшей мере у трети читателей». [51] Ibid. Р. 918.

Итак, журнал жил идеями Пеги, его страстями, его силой и его слабостями. Это была долгая и мучительная исповедь писателя миру. Журнал-исповедь, журнал-дневник — именно так бы ответили мы на приведенный выше вопрос журнала Эфор . И, быть может, именно эта неповторимо-личная, страстно-субъективная интонация Двухнедельных тетрадей определила их исключительное место в духовной атмосфере Франции на рубеже XIX–XX веков.

Журнал чутко реагировал на изменение политической и общественной ситуации в стране. Так, начиная с 1905 года над Францией все больше нависает угроза новой войны с Германией. Нужно сказать, что такой вопрос, как отношение к ней не, в частности к войне с Германией, был для французов на рубеже XIX–XX веков вопросом кардинальным и очень болезненным, повлекшим за собой расслоение среди интеллигенции, своего рода духовную гражданскую войну. Чем была для французов и Франции той поры, конца XIX, а затем и начала XX века, Германия? Родиной Гёте, Бетховена, Гегеля, страной великой духовной культуры или кулаком Бисмарка, «занесенным над нашей юностью»? [52] Роллан Р. Т. 14. С. 599. Чем была она для Пеги? Прежде чем обвинить Пеги в национализме и реваншизме или же спорить с теми, кто его обвинял в столь тяжких грехах, стоит, наверное, остановиться подробнее на отношениях, сложившихся между Францией и Германией после поражения Франции в 1871 году. Итак, франко-прусская война закончилась поражением Франции, но конфликт на этом не исчерпался и напряженность не спала. «Со времен моего детства не было, пожалуй, двух лет без военной угрозы со стороны Германии», [53] Цит. по Балахонов В. Е. Ромен Роллан и его время («Жан Кристоф»). Л., 1968. С. 90. — писал Ромен Роллан в письме к Софье Бертолини от 6 ноября 1908 года. Эта угроза оказала настолько серьезное влияние на французскую культуру, и в частности литературу, что, наверное, в ней можно было бы выделить немецкую тему, аналогично соответствующей теме в советской военной и послевоенной литературе. Вспомним хотя бы творчество Гюго, Золя, Мопассана.