Франсин Риверс - Звуки Шофара

— Почему? Вы не производите впечатления человека, который легко отступает от своих намерений.

— Я не собираюсь отступать. — Юнис хотелось закончить разговор. Пол и Тимми ждали ее. — Просто сейчас не время. Поговорим как‑нибудь в другой раз. Может быть.

— Когда ваш муж уйдет на пенсию, а сын вырастет и покинет вас?

Строгий тон Стивена заставил Юнис поднять голову. Она увидела, что он стоит в конце прохода, прислонившись боком к скамье, скрестив на груди руки. Почему он так настойчиво лезет ей в душу?

— Моя музыка не так важна, как мой муж и сын.

— Хорошая отговорка. По–видимому, невозможно состоять в браке и одновременно оставаться той личностью, которой хочет видеть вас Господь. — Стивен выпрямился. — Извините, что отвлек вас от репетиции. — Он взял свою куртку и вышел.

Слова Декера взволновали Юнис. Временами ее охватывало беспокойство. Она чувствовала, что в ее семейной жизни происходят некие перемены. По вечерам Пол был занят. Он принимал все приглашения на все мероприятия, связанные с проповедью Слова Божьего. Но что он делал в действительности? Проповедовал Евангелие или завоевывал признание своей паствы? Или эти вещи взаимосвязаны? Иногда Юнис не могла найти ответ на этот вопрос.

Пол с головой ушел в строительство нового храма, и ей казалось, что ничего важнее для него уже не существовало. Но разве на первом месте для него не должны стоять жена и сын?

Юнис скучала по Полу. Ей не хватало их разговоров о Боге, когда они делились полученными откровениями, их совместных утренних молитв, их прогулок, столь частых в начале их семейной жизни. Юнис скучала по нежным объятиям Пола в минуты затянувшегося утреннего пробуждения.

Она перевернула страницу нотной тетради. Нет, нельзя жаловаться на жизнь. Это только осложнит их с Полом отношения.

Пальцы опустились на клавиши пианино, и вновь зазвучали гаммы для одной руки, потом для другой, затем для обеих рук. Но музыка не давала ей сосредоточиться на исполнении обязательных упражнений. О, Господи, Господи… Юнис не находила нужных слов, чтобы помолиться, однако ее пальцы извлекали из инструмента вдохновенные звуки печали и радости, которые были красноречивее многих слов. Рождалась мелодия, которая никогда не будет записана на бумаге в виде нот, потому что это был разговор между Юнис и Богом, и никем больше.

А малыш Тимми лежал на скамье на животе, положив подбородок на скрещенные руки. Замерев, он наблюдал за мамой и слушал ее игру.

Приглашая Холлиса в свой кабинет, Сэмюель размышлял о том, на что в этот раз будет жаловаться его старый друг. На кухне Эбби готовила закуски и кофе. Она всегда говорила, что кофе с печеньем может исправить любую ситуацию. Иногда так и случалось.

Войдя в кабинет, Сэмюель предложил Холлису стул. Он был потертый, но все же более удобный, чем любимое кресло–качалка Эбби, с которого было не так‑то легко подняться. Холлис поблагодарил, сел на стул, поставил трость рядом с собой.

— Я все понял, Сэм. Все кончено.

— Скажи, что случилось!

— Я оказался вне игры. — Холлис покачал головой. — Просто устал быть бесполезным и осознавать свою старость. Тебе это самому прекрасно известно.

— Но он просто молод.

— Молодость не оправдывает неуважение.

— Я не пытаюсь оправдать Пола. Но согласись — он проявил уважение к тебе, когда прислушался к твоим словам, устанавливая шкаф–витрину в притворе. Он лично извинился перед тобой, разве не так?

— Едва ли можно назвать извинением его объяснение по поводу исчезновения с кафедры Библии короля Иакова. На самом деле Пол никогда не говорил, что сожалеет о своем поступке. И этот шкаф–витрина…

— Но он очень красив.

— Он‑то красив, зато Пол слишком расчетлив. Чем больше становится прихожан, тем меньше этот выскочка прислушивается к нашему мнению.

С сожалением Сэмюель понимал, что Холлис прав.

— В первую очередь, мы должны помнить, что Пол призван сюда, чтобы быть нашим пастором.

— Но действует он скорее как диктатор.

— Вы опять разошлись во мнениях?

— Нет. — Холлис выглядел удрученным, но не озлобленным. — Может, все дело в том, что он чего‑то недоговаривает и действует без нашего согласия? Я не знаю. Но, беседуя с ним, я вижу, что раздражаю его. Скорее всего, он думает про себя: «Что надо этому старикашке на этот раз?» Я не в силах бороться дальше. Да и за что бороться? Чтобы все было как прежде? Я совершенно не знаю новых прихожан. Кругом одни новые лица.

— Но ведь это хорошо, Холлис. Церковь растет.

— Да, и лица все молодые. — Холлис поджал губы. — Я уверен, им хочется, чтобы у руля стояли молодые старейшины.

— Им нужен лидер.

— Теперь у них есть Пол, их помазанник Божий. Сэмюелю не понравились такие слова. Он даже встревожился.

— Мы все помазанники Божьи. Каждый верующий освящен Духом Господним.

— Мы с тобой это знаем. Но послушать Пола Хадсона, так оказывается, он у нас особенный, не то что все остальные. Вот и не хочет слушать старейшин. Наверное, он удостоился аудиенции у Самого Господа Бога. Может, Пол…

— Сарказм не помогает достигнуть единства, — жестко возразил Сэмюель.

— Единства не стало в тот день, когда Генри Портер покинул наш приход. Мы были одной семьей, пока он стоял за кафедрой проповедника. Правда, его проповеди не так привлекали новых прихожан, как проповеди Хадсона, но никто не сомневался в его искренней любви к пастве.

Прежде чем войти, Эбби постучала. Она принесла поднос и поставила его на стол. Налила чашку кофе, добавила сливок и протянула ее Холлису.

— Специально для тебя принесла ореховое печенье. Знаю, ты любишь его.

Холлис взял чашку:

— Спасибо, Эбби.

Эбби тихо удалилась, закрыв за собой дверь.

— Я отказываюсь от должности старейшины, Сэмюель.

— Не делай этого, Холлис. Пожалуйста. — У Сэмюеля заныло сердце от услышанного. Как смогут двое старейшин справляться с таким числом прихожан? — Подумай, ведь каждое воскресенье приходит почти сто пятьдесят новых человек.

— Большинство из других приходов. Хадсон назначит кого‑нибудь из них на должность старейшины.

— Но мы совсем не знаем этих новых людей, Холлис.

— Я больше не могу идти на компромиссы, Сэм. Пойми меня. Холлис отставил свою чашку. Похоже, он даже не попробовал свое любимое печенье.

— И потом, мне совсем не по душе эта новая музыка. Зачем без конца повторять одни и те же четыре строчки. У меня такое чувство, что мы поем какие‑то нескончаемые заклинания. Они обезличивают церковь так же, как и Америку. Но прежде, чем ты начнешь защищать Пола, я скажу тебе, что предвижу все твои доводы. Пусть все идет своим чередом, раз церковь растет и прихожан становится больше. Но это не значит, что я готов сидеть на скамье и чувствовать себя оскорбленным.