Филарет (Гумилевский) - Святые подвижницы Восточной Церкви

Ни один монах не был допускаем в женин монастырь без особенного дозволения, братья или родственники приходили очень редко и то в сопровождении испытанных старцев, посещаемая сестра тоже была сопровождаема старицей. Не дозволялось ни подносить подарков, ни принимать их от кого бы то ни было, потому что монахини не могли иметь ничего собственного, а все было общее. Всякая светская речь, слух, новость, известие были изгнаны из разговора, одним предметом его было спасение души.

Монахи, приходившие для построек или других необходимых работ, не принимали даже пищи в женском монастыре, но возвращались к себе. Священник и диакон приходили в церковь только для богослужения. Первый духовный отец, которому Пахомий доверил руководство сестер, был инок Петр, почтенный столько же по престарелым летам, сколько по святости своей жизни. Вдовы и девицы были одинаково принимаемы в эту обитель, здесь пострижены сестры Петрония, одного из первых учеников Пахомия, здесь же подвизались в иночестве мать, сестра и бабка Феодора Освященного, любимого ученика Пахомия.

Когда отшельница умирала, сестры с пением псалмов выносили тело на берег Нила, а монахи тавеннские, с таким же пением, неся оливковые или пальмовые ветви, переправлялись из своего монастыря через реку, поднимали покойную и погребали на горе, где было общее Тавеннское кладбище.

Слава о подвигах тавеннских инокинь дошла до Запада. В Риме пробудила она решимость на подвиги девства даже в аристократках, какова была богатая вдова Маркея. К тавеннским подвижницам относится то, что писал блаженный Августин в книге о чистоте жизни кафолической церкви. Отдав честь подвигам иноков и отшельников, он говорит: «Монахини, следуя тем же правилам, служат Богу как бы еще с большею чистотою и рвением; не только отделенные, но и отдаленные от монастырей мужских, пособие которых им нередко необходимо, они терпят, бодрствуют и соединяются с ними лишь в молитвах, милосердии и подвигах; ни один мужчина не может даже приближаться к обители женской, и старцы испытанные, являясь туда лишь для доставления сестрам житейских потребностей, никогда не входят в келью, а только в общие сени. Пустынницы изготовляют шерстяные и льняные изделия как для себя, так и для братий, от которых взамен получают необходимое для жизни».

Преподобный Пахомий почил в 348 году, преподобная сестра его окончила свой подвижнический путь, вероятно, не позднее 355 г.

Во время Палладия, в тавеннском монастыре Мен было до четырехсот сестер. Высокой подвижницей была здесь св. Исидора, называвшаяся по–коптски Варанкис.

Эта святая девственница томилась неудержимым желанием смирять и унижать себя для очищения духа. Чтобы подвергаться от сестер унижению и дурному обращению, она приняла себя вид глупой и помешанной (юродивой) и так искусно вела дело свое, что все считали ее действительно безумной. Она в точности исполняла слова Евангелия: иже хощет в вас вящий быти, да будет всем раб и всем слуга (Мф. 20 26. Мк. 16, 43). Аще кто мнится мудр быти в вас в веце сем, буй да бывает, яко да премудр будет (1 Кор. 3, 18). Вместо того чтобы носить куколь и башмаки, она набрасывала на голову какую‑нибудь тряпку и ходила босая. Она никогда не садилась за трапезу вместе с другими, а довольствовалась крошками и вымывками из посуды, постоянно трудилась в кухне, выполняя все трудные работы, и была служанкой для всех. Многие из сестер обращались с нею как с настоящей безумной, другие били ее, глядели на нее с отвращением, почитая ее бесноватой. Исидора переносила все это спокойно. Никто не слыхал от нее ни ответа грубого, ни ропота: чем жестче бранили и унижали ее, тем более она бывала весела.

Так упражняла она себя в мудром безумии Креста Господня. Только одному Богу была известна скрывавшаяся добродетель, и Он, благой Судья, любящий возносить смиренных даже и в этой жизни, счел нужным обнаружить наконец достоинства Исидоры. Ангел, явясь к Великому Питириму (ученику св. Антония), жившему в Порфиритской пустыне, объявил ему: «Пусть он не считает себя слишком добродетельным и не мечтает о своих подвигах, если хочется видеть душу несравненно совершеннейшую, то в Тавеннской женской обители встретит покрытую ветхим платком девственницу, умеющую радоваться самому грубому и дурному обращению с нею всех сестер и всегда усердную послушницу их, тогда как он, спокойно оставаясь телом в пустыне, мыслию носится по городам».

Питирим пришел в Тавеннский женский монастырь и просил у настоятельницы дозволения видеть всех сестер. Он был высоко уважаем за прославленную добродетель и долголетнее подвижничество в пустыне, и ему не могли отказать в его просьбе. Все монахини, кроме Исидоры, были представлены Питириму, но, не видя именно той, которая была указана ему Ангелом, он просил позвать остальных и на ответ, что все пред его глазами, сказал, что это неправда, он не видит между ними именно той, которая была указана ему самим Богом.

Тогда ему объявили, что нет только одной безумной. «Приведите ее, — отвечал он, — и позвольте мне говорить с нею». Исидора, может быть предчувствуя, по внушению свыше, долженствовавшее случиться с нею, столь противное ее глубокому смирению, сперва не хотела повиноваться, так что ее привели почти силой. Когда увидел он голову Исидоры, покрытую тряпкой, он пал к ногам ее со словами: «Благослови меня, амма (мать)». Так называли подвижниц высокой духовной жизни. Она также пала к ногам его и сказала: «Ты благослови меня».

Невообразимо было удивление всех сестер при виде великого Питирима у ног безумной! «Отец, — говорили они, — не унижайте своей святости, ведь это безумная». «Вас, а не ее Бог лишил разумения, — отвечал он им строго, вижу это потому, что вы не поняли до сих пор ее достоинств: она амма и вам и мне (так называются там духовные матери)». Авва прибавил: «Да пошлет мне Бог милость в День Судный быть с совершенствами безумия ее».

Тогда, не имея возможности признать высокой добродетели сестры, которую столько и так долго унижали, все бросились к ногам Питирима, прося простить их невежество духовное, и каждая чистосердечно исповедала виновность свою пред Исидорой. «Я насмехалась над нею», — говорит одна. «А я смеялась над покрывалом ее», — говорит другая. Третья со скорбью созналась: «Я обливала ее помоями». «А я, несчастная, — говорила четвертая, — так была дерзка, что сыпала в ноздри ее горчицу». Каждая искренно открывала свою вину.

Питирим молился о них Богу, да простит им грехи их, и после продолжительной беседы с Исидорой отправился обратно в пустыню. Уважение, которым окружили с этой минуты святую смиренницу, внимание, с каким замечали каждое ее действие, каждое ее слово, беспрерывные раскаяние и извинения в прежнем с нею обращении тяготили смиренную Исидору, и она тайно скрылась из обители. После того осталось неизвестным, где окончила она жизнь для принятия венца вечной славы.