Вениамин (Федченков) - Небо на земле

«Есть ли на земле место выше, святее, благотворнее, как храм Божий? — нет». «Что честнее и почетнее храма? — Ничто!»

Если все эти мысли и чувства свести к немногим основным, то вступающий в храм должен бы сочетать в своей душе два настроения: смирение грешника и радость близости Бога…

Обычно хороший мiрянин тянется к службе и приходит раньше начала… А то и до звона еще… Здесь тихо ему…

Но вот пришел и батюшка в храм… И начинает читать «входные молитвы». Это — краткие молитвы: Царю Небесный, Господи помилуй, Святый Боже, Пресвятая Троице, Отче наш; и другие покаянные: Помилуй нас Господи… Господи помилуй нас… Милосердия двери; и тропари: Спасителю, Божией Матери и святому храма.

«Для чего священник делает» это «моление входное пред Литургией? — В знак смирения пред правдою Божиею, как грешник, недостойный входа в дом Божий и — стоять у престола Божия». «Приступая к молитве,.. надо прежде всего помнить свою греховность, нечистоту, свое недостоинство; и с благоговением призывать имя Господне, пречестное и великолепое;.. ибо мерзки наши уста, нечистое сердце, душа осквернена бесчисленными грехами». Входные молитвы «напоминать должны нам, — пишет батюшка, — о том, что мы люди — существа падшие, грешные, осужденные, достойные всякого наказания и муки; и только верою в Сына Божия, за нас пострадавшего и умершего, избавляемся от осуждения в генну,.. обретаем примирение с Богом и доступ к Отцу Небесному, усыновление и право на наследие вечной жизни и вечной радости».

Но с другой стороны, — говорит он, «должно всегда благодарить Бога за то, что Он дал нам» это «право называться чадами Божиими, приступать к Нему с молитвами, молениями, прошениями и благодарениями и радоваться о такой милости к нам Божией; и со всегдашнею готовностью, охотно, с дерзновением и благоговением приступать к Нему, а по Нем — и к Богородице, к св. Ангелам, и св. Божиим угодникам. Великая честь бренному естеству человеческому, беседовать с Существом бессмертным, безначальным, всеблагим и вседовольным. А между тем, сколь неохотно многие–многие приступают к Нему! сколь лениво, холодно, небрежно, рассеянно — а многие и совсем не приступают и живут наподобие скотов бессмысленных! — Господи, научи нас молиться Тебе, приступать к Тебе всегда с радостию и правостию сердца и мысли! Сыны человеческие… осуетились и удалились от Бога, одичали!»

И что касается его самого, то у него преимуществовали именно эта охота, дерзновение и радость. Он с Царем Давидом мог сказать: «Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил! Желает и скончавается душа моя», стремясь к алтарю «Господа сил!» «Лучше день един во дворех Твоих паче тысящ» вне храма! Лучше «приметатися (как сор в уголку) в дому Бога моего, нежели жити в селениих грешничих»… И сейчас мы увидим, что он входил в алтарь — уже в силе. Поцеловав с любовью престол и поздоровавшись с присутствовавшими в алтаре, он начинает облачаться… Что он тогда чувствует?.. Не сокрушение, а победу:

— «Облачение означает новую одежду христианина, в которую он облекся по крещении, и одежду правды»: блестящее, красивое, драгоценное, исключительное; не как в мiру. Ведь только в храме облачаются в золотые и серебряные парчи! И самое слово торжественное: «облачение», а не одевание… Знак будущей славы вечной, Божественной!

Но и этого еще мало:

— «Вступая в служение Богу и облекаясь в оружия Божии (священные одежды), я чрез то объявляю войну диаволу, врагу Божию, и мнящему, яко область земли, воздуха и воды есть его область, а не Божия, и запинающего меня в произношении слов молитвы, хвалы и благодарения Богу. Но да победит вселукавого и всезлобного диавола бесконечная благость и правда Божия! И да защитит меня немощного и грешного от козней его, от насилия его, от смущения и тесноты его!»

«Без Бога я — ничтожество; хуже — всякое зло»; но он мог говорить с Апостолом: «Все могу с помощью Иисуса» (Фил. 4, 13).

«Будь же смел, решителен на всякое добро… Вся возможна верующему» (Мр. 9, 23).

Это — слова не ослабевшего духом грешника, а дерзновение сонаследника Христова. С дерзновенною радостью он приступал и к Литургии.

Начинается служба.

По установившемуся воззрению о. Иоанн делит Литургию на три части: проскомидию, Литургию оглашенных и Литургию верных. Впрочем, про первую он говорит мало, а про «оглашенных» еще менее. Первое объясняется тем, что проскомидия есть часть собственно приготовительная, и притом тайно совершаемая священником; а на Литургии оглашенных он, свободный сын Господа, уже весь отдается радости любви «верных».

Что переживал о. Иоанн, это вполне знает лишь один Бог да он сам. Дневник его лишь — слабый отзвук его силы, зарницы далеких молний и громов, отсвет его пламенного горения. Он сам говорит, что особый «слух сердца нужен при слушании Слова Божия и Божественной службы, особенно — Божественной Литургии, и любомудрствующий ум». И притом у каждого — свое:

— «На молитве должна быть у каждого молящегося своя живая мысль, свое теплое чувство».

Но все же основные мысли и настроения даются самим ходом Литургии. И потому должно напрягать все внимание, чтобы сливаться с Церковью в ее «премудром, прекрасном, Божественном строе» Богослужения.

«Вообще, — говорит о. Иоанн, — все обряды, священнодействия и молитвы на Литургии требуют внимания и смысла очищенного, духа бодрого и горящего верою и любовию: ибо все это священнослужение есть Божия премудрость. В такое краткое время и в таком малом пространстве вспоминается столько величайших событий, совершившихся в разное время, в разных местах! Тут нужно каждую секунду следить взором, слухом, мыслию, сердцем за каждым словом, действием и обрядом; чтобы ничего не проронить, ни пропустить без внимания, поучения, назидания. Да, Литургия требует души любомудрой, предочищенной, несвязанной житейскими пристрастиями и попечениями, устремленной горе! «Горе имеем сердца!» Что ты думаешь о пустяках, стоя во время сей небесной Божественной Литургии? Зачем занимают твою душу наряды, головной убор, золотые украшения, житейские расчеты? Представь Богу в это время душу, украшенную верою целомудрием, кротостию, смирением, милосердием, бесстрастием, любомудрием! Вот одеяние твое! Вот злато твое, приятное Богу!

И сам он всецело отдавался Ему: с первого же момента о. Иоанн вступал в прямое общение с иным мiром. И тут сразу обращала его внимание одна особенность, которую мы, простые богомольцы, точно не замечаем, по привычке к ней, а также вследствие поверхностности нашей молитвы, а его живой душе она много говорила:

«Почему в форме диалога (разговора, беседы) составлены все наши службы? Тут — премудрость Божия… «Чтый да разумеет!» (Мф. 18, 20). «Все молитвы и песнопения во славу Господа, Богородицы, св. Ангелов и святых обращены всегда во втором лице: ты, вы — потому что образуют как бы взаимную беседу одного с другим, или нескольких лиц с Богом, Богоматерью, св. Ангелом,.. со св. угодником или с целым ликом их; и предполагают необходимо их внемлющими нам, присутствующими с нами, или — в Боге весьма близкими к нам. А это должно всегда внушать нам… что мы должны всегда молиться, славословить или благодарить, просить с верою (в простоте сердца) в близость их, в благость их, благоуветливость, скоропослушество, — с чистым сердцем, со страхом Божиим, с упованием и любовию, с сердечным вниманием и усердием, с искренним покаянием в наших бесчисленных грехопадениях». Это «ты» и «мы» говорит о непосредственном присутствии среди нас Самого Спасителя: