С. А. Иванов - Блаженные похабы

Впервые слово встречается в египетском сборнике «Лавсаик», автор которого Палладий (CPG, 6036) сам отдает себе отчет в его новизне и считает нужным пояснить: «Так называют страдающих [головой]» [89] The Lausiac History of Palladius / Ed. C. Butler. V. II. Cambridge, 1904, p. 99. В сирийском переводе Палладия такой глоссы нет, см.: Dragnet R. Les formes syriaques de la matiere de l’Histoire Lau- siaque. V. 2 [CSCO, 398]. Louvain, 1978, p. 238—245. . О синонимичности терминов σαλός·, μωρός·, ίξηχος· свидетельствует целый ряд контекстов. В период расцвета юродства восточное слово почти вытеснило греческие, но потом, когда юродство стало объектом преследований, язык вернулся к более нейтральным и, видимо, менее одиозным терминам.

Ни в коем случае не следует думать, будто слово σαλός родилось сразу как религиозный термин. В частном письме на папирусе из Оксиринха (Египет, V в.) оно употреблено в чисто бытовом контексте: «Если бы ты знал… чего мы только ни делали, чтобы вышвырнуть оттуда этого полоумного (σαλοΰ έκάνου)» [90] The Oxyrhynchus Papyri / Ed. M. G. Sirivianou. V. 56. London, 1989, p. 146, № 3865. Указанием на этот текст я обязан К. Цукерману. . В том же V столетии слово σαλός использовано Гесихием Александрийским в его «Словаре» (ύσθλός*—σαλός·, φλύαρος «несущий бессмыслицу— сумасшедший, пустобрех») [91] Hesychii Alexandrini Lexicon / Rec. M. Schmidt. V. 4. Ienae, 1863, p. 220, № 826. . Тем самым σαλός изначально было самым обычным, светским словом. Да и впоследствии, когда оно превратилось в религиозный термин, это не вытеснило его из разговорно–бытовой сферы [92] Первоначально слово σαλός имело также значение «глухонемой», что явствует из написанного в VII в. Жития Григория Агригентского (BHG, 707): «Настоятель сказал: “Господин, это σαλός (в издании — σάλος*. — С. Я.), и он не умеет ни говорить, ни слышать”. Святой помолился… и взяв брата за руку, поднял его и сказал: “Говори нормально и слышь!”. И тот немедленно принялся кричать» (Vita s. Gregorii Agrigentini // PG, V. 98. 1860, col. 632). Интересно, что в метафрастовом пересказе этого жития тот же персонаж назван μοναχός τις παράφορος (Vita s. Gregorii Agrigentini// PG, V. 116. 1864, col. 232), из чего следует, что к X в. значение «глухонемой» у слова σαλός* исчезло. (см. с. 195—196).

В христианских текстах слово σαλός впервые стало употребляться применительно к монахам–отшельникам, сначала к египетским, а потом и к сирийским. Вот характерный пример из сборника «Изречения отцов»:

Услышал как‑то архонт об авве Моисее и пошел в Скит увидеть его, и кто‑то сообщил старцу об этом, и он поднялся и бежал в болото. [По случайности он дорогой столкнулся с архонтом и его свитой.] Они говорят: «Скажи нам, старче, где келья аввы Моисея?» А он им в ответ: «Что вам нужно от него? Это — безумный человек (άνθρωπος* σαλός έστι)» [93] В разных греческих рукописях это место приведено по–разному: σαλός και αιρετικός* («сумасшедший и еретик», притом что второе слово выскоблено), σαλός* καί άμαρτωλός («сумасшедший и грешник»). В латинской версии это место переведено как «homo fatuus est et haereticus» (безумец и еретик) (PL. V. 73. 1860, col. 967), в славянской — как «мамьнъ и блядивъ» (см.: Древний патерик, изложенный по главам. М., 1899 (далее: Древний патерик), с. 136). . Архонт повернул назад и рассказал об этом монахам; те опечалились, что кто‑то говорил против святого [94] Следовательно, слово воспринималось как однозначно бранное. , но узнав, как выглядел этот человек, сказали: «То был сам авва Моисей. Он ответил вам так, чтобы не разговаривать с вами». Архонт удалился, получив большую пользу [95] Apophthegmata patrum // PG. V. 65. 1858. col. 285. Русский перевод см.: Древний патерик, с. 135—136, № 8, 12(10). .

Вот другой случай раннего употребления слова σαλός·, на сей раз уже в Палестине (BHG, 1450Е):

Поблизости от деревни, где жил блаженный Силуан, пребывал брат, изображавший безумие (προσποιούμενος* μωρίαν): когда встречался ему другой брат, он тотчас начинал смеяться и делать остальное в том же роде. Тогда его оставляли и уходили.

[Когда почтенные отшельники, пришедшие навестить Силуана, попросили разрешения посетить всех монахов, тот велел послушнику: «Смотри не води их к тому сумасшедшему (πρός* τον σαλόν εκείνον), чтобы они не соблазнялись». Но святые старцы заявили, что видели не всех, и, несмотря на заверения Силуана, удалились недовольные. Послушник доложил, что он не водил их «к сумасшедшему брату (πρός* σαλόν αδελφόν)». Рассудив этот случай, Силуан тихонько отправился к келье «брата, изображавшего глупость (αδελφόν ύποκρινόμενον την μωρίαν)» и, украдкой заглянув, увидел, что тот сидит перед двумя корзинами.].

Заметив старца, он по обыкновению начал смеяться. Говорит ему старец: «Оставь это наконец и объясни мне, почему ты так сидишь». Но тот снова стал смеяться. Тогда авва Силуан сказал: «Ты знаешь, что, кроме субботы и воскресенья, я не выхожу из кельи, а сейчас вышел в середине недели, ибо Бог послал меня к тебе».

[Лишь тогда монах отбросил притворство и объяснил старцу, что в каждую из корзин он кладет камни в зависимости от того, благие или дурные мысли приходят ему в голову. В тот день, когда «плохая» корзина оказывается тяжелее «хорошей», он не ест. Силуан восхитился и понял, что старцы приходили, «желая обнародовать добродетель брата» [96] Les apophtegmes des peres, 8.32.8—36. Ср.: PO, V. 8. 1911/1912, p. 178—179; Древний патерик, с. 140—142, № 3, 31. ].

Этот рассказ любопытен в двух отношениях. Во–пер- вых, слово σαλός* встречается только в прямой речи, а в авторской вместо него использован описательный оборот, причем юродивый назван «прикидывающимся» еще до того, как его притворство обнаружено. Во–вторых, добродетель симулянта никак не связана с его актерством и уж тем более к нему несводима.

Юродство как способ избавиться от поклонения изображено у Иоанна Эфесского. Святой Марон (ВНО, 18) прогонял визитеров, говоря: «Зачем вы приходите ко мне, сумасшедшему и грешному?» Но камень, приковавшись к которому сидел праведник, привлекал все больше паломников, и тогда тот стал обращаться к толпам с простыми и вызывающими смех словами, словно дурак, говоря: «Зачем вы пришли к сумасшедшему? Клянусь, вы не видали никого глупее меня! Я привязан к этому камню, словно преступник или злая собака… Знайте, что, если бы я смог сбежать отсюда, я бы, как любой из вас, построил бы себе дом и имел бы жену и детей…» Те, кто знал характер святого человека и его образ жизни, обычно отвечали: «Да, господин, мы и шли к преступнику…» Но те, которые еще не были хорошенько знакомы с ним… очень удивлялись' [97] John of Ephesus. Lives of Eastern Saints / Ed. E. W. Brooks // PO. V. 17, fasc. 1. 1923, p. 65—69. Cf.: Whitby M. Maro the Dendrite: An anti‑Social Holy Man? // Homo Viator. Classical Essays for J. Bramle/ Ed. M. Whitby et al. Bristol, 1987, p. 310—312. .

В приведенном отрывке святой опять разыгрывает безумие в защитных целях, само по себе это лицедейство не прибавляет ему святости, которая заключена в чем‑то другом.