Амвросий Медиоланский - Творения

Зачем мне больше прочих оплакивать того, кого все вы оплакиваете? Собственная моя печаль растворена в общей, а тем более что слезы мои ничего не дают, ваши же утверждают веру и приносят утешение. Плачете богатые, и плачем своим доказываете, что оставленное богатство ничего не добавляет к спасению, ибо за деньги нельзя отсрочить смерти, и богатого, равно как и убогого, похищает последний день. Плачете старые, ибо опасаетесь подобной судьбы для детей своих и, поскольку не можете продолжить жизни телесной, наставляйте детей не только телесным упражнениям, но добродетели. Плачете и юноши, ибо концом природы не является зрелая старость. Оплакивали и убогие, (и что есть драгоценнейшее) слезами омыли грехи его. Эти слезы искупляющие, эти стоны скрывают печаль смерти, это соболезнование вечной радостью заглаживает чувство прежней болезни. Итак, хотя погребение частное, но плач общий; почему плач этот не может продолжиться навсегда, ибо сердца всех расположены были к этому.

Зачем мне оплакивать тебя, любезный брат, который отнят у меня так, как будто ты был братом всем? Ибо я не лишился общения с тобой, но только переменил его, прежде не разделен был от меня телом, а теперь духом пребываешь со мной и навсегда пребудешь. Во время обращения твоего с нами ты не был похищаем у меня от отечества, и ты сам его никогда не предпочитал мне, теперь же доставил ты мне другое отечество, почему я здесь начинаю уже быть не пришельцем или странником, ибо лучшая моя часть там обретается. Ибо я никогда не был целым в себе, но в одном из нас большая часть обоих; оба же были во Христе, в Котором есть все и часть каждого порознь. Этот гроб приятнее мне природной земли, ибо лежит в нем плод не природы, но благодати; бездушное это тело было лучшей моей должностью, ибо в этом теле, которым я облечен, находится большая твоя часть.

О, когда б я мог все посвятить твоей памяти, дружеству и жизни твоей, и половина бы моих лет перешла к тебе! Ибо тем, кто родительское наследство имели всегда нераздельное, надлежало, кажется, иметь и время жизни нераздельно: или, по крайней мере, кто жил совместно, тем бы и жизнь надлежало окончить вместе.

Теперь куда я поступлю? Куда обращусь? Вол сожалеет о подобном себе воле, видит свою утрату, частым мычанием свидетельствует о любви, если не будет того, с кем привык возить плуг: как, поистине, не соболезновать о тебе, брат? Могу ли когда–либо предать забвению того, с кем всегда носил тяжесть жизни этой? Ты трудами низший, но любовью союзнейший; я не так по своим дарованиям способен, как по твоему терпению сносен был; ты по братской любви недостатки мои всегда ограждал твоей помощью; ты любовью был, как брат; старанием, как отец; попечением, как старший; почтением, как младший. Итак, только по родству выполнял ты по отношению ко мне многие обязательства; поэтому лишился я не одного, но многих. В тебе ласкательства не примечено, почтительность же твоя всем явна была. Ты, имея ко мне усердное почтение, не имел нужды в притворстве, так что и сам так не поступал, и от меня не мог этого ожидать.

Но вспоминая тесный союз братства, позабыв же свою должность, от безмерной печали куда устремляюсь я? Возвращает меня апостол, и как бы обуздывает мое соболезнование, говоря, как слышали уже: Не хочу же оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды. Простите мне, любезные братья, ибо не все мы можем сказать о себе: подражайте мне, как я Христу ; подражать же имеете кому; не все способны учить других, довольно, когда бы все способны были к принятию учения!

Но плачем нашим не великий совершили мы проступок; ибо не всякий плач есть знак неверия или слабости;иная печаль есть действие природы, иная же от неверия происходит; потребно и желать того, что имел, и соболезновать о том, чего лишился. Не одна печаль производит слезы, изливаются они и от радости. Возбуждает к плачу и любовь, молитва увлажняет постель, и моление, по слову пророческому, моет ложе. Великий плач и рыдание происходили и во время погребения патриархов. Почему слезы выявляют любовь, а не к печали и сетованию привлекают. Плакал и я, признаюсь, но плакал и Господь наш: Он о чужом, я же — о брате; Он в одном плакал обо всех, а я во всех буду оплакивать тебя, возлюбленный брат!

Господь прослезился как человек, ибо Божество не может иметь слез: прослезился по тому естеству, по которому был скорбен, распят, умер и погребен. О нем слышали мы ныне пророка, говорящего: О Сионе же будут говорить: такой–то и такой–то муж родился в нем, и Сам Всевышний укрепил его. Прослезился по человечеству, по которому Сион назвал матерью, рожден в Иудее, произошел от Девы, по Божеству же матери иметь не мог, ибо сам Он виновник матери.

Так и в другом месте: Ибо младенец родился нам; Сын дан нам. В отроке — имя возраста, в Сыне же — совершение Божества. Произошел от матери, родился от Отца, но тот же самый родился и был дан. Ибо один Сын Божий, рожденный от Отца и происшедший от Девы; хотя по порядку различается, но именем сходен, как и эти слова означают: и такой–то муж родился в нем, и Сам Всевышний укрепил его. Человек по телу, Вышний же по власти. Бог и человек по различию естества, но в обоих тот же самый. Одно свойственно Его природе, а другое — общее с нами, но в обоих естествах один и тот же и в обоих — совершенен.

Итак не должно удивляться, потому что и Господа, и Христа сотворил Его Бог. Сотворил Иисуса, принявшего имя по плоти, как праотец Давид пишет о нем: О Сионе же будут говорить: такой–то и такой–то муж родился в нем; ибо различается не по Божеству, но по телу, не разделен от Отца, разделен же должностью, имеющий ту же власть, отделенный же в таинстве страдания.

Это требует многих объяснений, чтобы доказать власть Отца, свойство Сына и единство всей Троицы; но намерение мое клонится к утешению, а не к подобным рассуждениям; хотя обыкновенно утешается дух силой рассуждений. Но надлежит мне более умерить печаль, нежели переменить склонность, чтобы желания были уменьшены, а не уничтожены. Неприятно мне отвлечь мысли свои от брата к другим упражнениям, когда это слово воспринято как бы для проводов его, чтобы за отходящим далее следовали чувства и чтобы возлежащего перед глазами объять мыслью. Желал бы я все глаза свои устремить на него, пребыть с ним всем усердием духа, оказать ему всякие ласки. В восторге духа кажется мне, что я его еще не лишился, ибо обозреваю его; кажется, что еще дух его в нем, пока не нужны мне его услуги, которым посвятил я всю жизнь мою.

Что воздам за такую благосклонность, за такой труд? Я тебя, любезный брат, назначил наследником, а ты оставил меня им; я желал, чтобы дни твои превзошли число моих, но ты прежде расстался со мной. За дары твои в вознаграждение предлагал я желания; теперь же потерял и их самих, но не лишился благодеяний твоих. Что сделаю, приняв наследство? Какую благодарность, какие дары принесу тебе? Поистине, кроме слез ничего, но, может, и их не требуешь. Ибо будучи в живых еще, запрещал ты мне плакать и уверял, что не так сама смерть, как наша печаль прискорбна тебе будет. Простираться далее препятствуют слезы, препятствуют также и сами твои дела, чтобы мы, оплакивая тебя, не казались отчаявшимися в заслугах твоих.