Исидор Пелусиот - Письма

«А мы, — говорят о себе противники девства, — предав себя неожиданным порывам превратности и выходя на брань с нею, стоим не вне боевого строя, не в рядах легковооруженных, но, подвергнув жизнь тучам стрел и предоставляя им свободно поражать нас, куда угодно, ограждаем себя против превратности тем, что остаемся как бы не пораженными, и будучи уязвляемы, и будучи пораженными, — как бы получившими удар стрелою без острия. И при испытании трудностей утверждая то мнение, что добродетель не подвластна превратности, представляем на сие самое точное доказательство».

Итак, собирая что–либо сему подобное, они витийствуют против девства и, хотя стыдятся, что нет у них подвигов оного, однако же думают представить благовидное оправдание. Но на самом деле при раздаянии наград они узнают, каким препятствием ко спасению служат жене муж, мужу — жена и заботы о жене и детях. Да и ныне они обличаются, ввергаемые в глубину зол тем самым, в чем одни ожидали вкусить утехи и покой и за что другие и надеялись удостоиться больших венцов. Ибо каким они не бывают подвержены страстям? В какие низкие не впадают промыслы? Какие не претерпевают неудовольствия, даже и не чувствуя их? Какое из благ не проходит мимо них? Что достойное похвалы остается при них?

И говорю это не упрекая тех, которые возлюбили честный брак (да не будет сего!), но подвергая осмеянию тех, которые необузданным и непостоянным языком осмеливаются предпочитать брак девству. Ибо сколько небо отстоит от земли, и душа отлична от тела, столько же различия у девства с браком.

Девство стоит в первом ряду полка, украшает чело дружины и воздвигает блистательные победные памятники. А брак, занимая середину и будучи дан в опору слабейшим, хотя может спасти сохраняющих его, но не возведет на высоту девства. Потому и духовный закон вступающему в брак и насадившему виноград запретил выходить на брань с духами злобы (Втор.20:6.7). Посему, связанные такими узами да не замышляют входить в состязание с разрешенными от оных (что и невозможно). И на всю жизнь свою предавшиеся житейским хлопотам и украшению тела да не думают получить награды, равные с посвятившими себя Господу и пекущимися о Господнем, но, соблюдая себя в надлежащем чине, да не вооружают языка своего на достигших небесной высоты.

Брак — не худое дело (да не будет сего!). Напротив того, брак законный и сообразный есть доброе дело. Но того худого, что влечет за собою брак, достаточно для того, чтобы ослабить удовольствие, доставляемое браком. Впрочем, если бы и ничего такого не вел он за собою, и тогда несправедливо было бы сравнивать его с девством.

Должно же сказать и то, чего, как ни спешу, не позволяет миновать мне девство, а именно то, что оно обуздывает и другие страсти, а брак сам уловляется другими страстями. Ибо кто, чтобы доставить пропитание детям, не делает всяких неподобающих поступков, не ввергается в опасности и в море, и в добычу зверям? Итак, они–то хотят, чтобы величали их мужественными и победоносными! И кто потерпит это? Какого времени достаточно для них будет, чтобы уврачевать сии язвы? Кто не пожалеет об уязвленных столькими стрелами? Такое множество бедствий окружает их, что ни умом их представить, ни словом выразить невозможно.

Поэтому, да положат конец таковым речам и не вооружают языка на девство, но да чествуют его как царицу, ему да подчинятся, чтобы иметь в нем и защитника, и ходатая. Солнцу, если употребить небесные образы, уподобить можно любителей девства, луне — любителей воздержания, и звездам — возлюбивших и соблюдших честный брак, особенно же по суду богомудрого Павла, который говорит: ина слава солнцу, ина слава луне, и ина слава звездам (1 Кор.15:41).

442. Ему же.

О том только, кто сильнее и выше телесных страстей скажу, что он в собственном смысле живет. А кто сопряг себя с ними, и сильно ими увлекается, тот не только все кончит глубокою бездною, но и здесь не может жить по причине происходящих от них скорбей и страхов, и опасностей, и тьмочисленного их роя. Ибо ожидается ли смерть? Прежде смерти он умирает уже от страха. Угрожают ли оскорбление, болезнь, бедность или иная какая неожиданность? Он погиб и сокрушен от одного предположения. Но не таков владеющий страстями: он стоит выше и страхов, и опасностей, и всякой превратности, не потому, что ничего не терпит (это, может быть, и невозможно), но, что гораздо важнее и более чудною делает победу — потому что пренебрегает их приражениями, нападениями и язвительными ударами.

443. Светлейшему Тимофею.

Хотя Херимон, этот, как писал ты, приспешник Евсевия, поощряемый сообществом с ним, с неистовством предается всякому пороку, не знает веры, но, не боясь неправды, злоупотребляет клятвами (мирится и остается скрытным врагом, заключает и нарушает договоры, клянется и клятвы обращает в повод к обману), однако же рукоплещущий этому, по суду моему, и теперь на себя навлекает виновность в этих злых делах, а в последствии понесет большую часть наказания.

444. Пресвитеру Павлу.

Для священнодействующего украшение добродетели — богатство, целомудрие — услаждение, довольство малым — утеха, успех подчиненных в добродетели — веселие. Если же кто, водясь правилами, противными сему, хвалится именем священства — то он не священ и не достоин права начальства.

445. Пресвитеру Мартирию.

Об арианах и евномианах.

Если изображающий Божественное рождение будет соображаться во всем с человеческими страстями (что и выговорить непозволительно), то в праве он услышать: «Если тебе воображается страсть при рождении, то мне — и при творении; ибо и творимое (если буду я соображаться с немощными человеческими помыслами) творится не бесстрастно. А если боголепно принимать будешь приличное чистейшей Сущности и оставишь в стороне все, ей не свойственное, то должен будешь представить в уме (если здрав твой рассудок), что, поскольку так рождает смертный, то иначе рождает Бессмертный, как и, творя, один творит с трудом, а другой без труда».

Сие–то представив мысленно, многоочитый ум, став как бы боговдохновенным, отлагая в сторону все земные образы, справедливо наименовал Сына сиянием славы и образом Ипостаси Отчей (Евр.1:3), одним указав на совечность, а другим — на ипостасность. Поскольку первое в иных, может быть, породило бы не ипостасное представление, то вторым начертал Апостол творческую Ипостась Ипостасей.

446. Ему же.

Ты, сколько видно, не обращаешь внимания на то, что бывает и ныне, и потому предложил вопрос: по какой причине, когда Дарий Мидянин поставил трех чиновников (а одним из них был и Даниил) начальствовать над поставленными им же князьями, Писание, вместо того, чтобы сравнивать Даниила только с равными, сравнило его и с гораздо низшими? Ибо превосходства над состоящими в том же чине, говорил ты, достаточно было, чтобы показать превосходство и над подчиненными. Теперь же Писание говорит: и бе Даниил над чиновниками и князьями (Дан.6:5), то есть оказался премудрее и способнее к управлению не только двоих высших, но и следующих за ними.