Исидор Пелусиот - Письма

32. Ему же.

В священную брань со страстями плоти надлежит вступать, не на себя самих полагаясь, но предоставляя победу Божиему содействию. Ибо если так поведем брань, если и сами всем запасемся, все приведем в порядок, употребим труды и бдительность и возложим упование на помощь свыше, то удобно преодолеем противника и воздвигнем славные победные памятники, вновь одерживаемыми победами постепенно взращивая благие надежды.

33. Диакону Аполлонию.

Вот два главных рода греха: грех замышляемый и грех, приводимый в действие. И грех, совершаемый самым делом, и древле преследовался законами, а замышляемый воспрещен Евангелием, которое не дело уже совершенное наказывает, но заботится о том, чтобы злое даже и не начиналось. Ибо тогда был дан закон рук, а ныне дается душе.

34. Аммонию.

Об ожесточении.

Как страдающие неисцельным безумием в высшей степени болезни теряют и ощущение того, что терпят, так и дошедшие до ожесточения (а один из них, как писал ты, и Зосима) находятся как бы в бесчувствии, не зная даже, какое они терпят зло.

35. Диакону Евтонию.

Восхваляемый тогда приобретает наиболее достойную уважения славу, когда вознамерившийся его хвалить прежде, нежели начнет речь, провозгласит себя побежденным. Посему самому и я, препобеждаемый добродетелями достославного Евстафия буду молчать.

36. Епископу Феодосию.

Евсевий, предстоятель народа, населяющего град Пелусиотский, пусть узнает, что такое Церковь. Ибо весьма странно и даже ужасно тому, кто не знает сего, священноначальствовать. А то, что Церковь есть собрание святых, соединенных правою верою и доблестным житием, ясно всем, вкусившим мудрости. Он же, не зная этого, самую Церковь, к соблазну многих, разоряет, при этом строит церковное здание, лишает Церковь украшений, осуждая на изгнание людей досточестных, и украшает многоценными мраморами здание, и это известно всякому.

Если бы знал он в точности, что Церковь — это одно, а церковное здание — другое, и что Церковь составляется из непорочных душ, а здание строится из камней и деревьев, то, думаю, перестал бы разорять одну и сверх потребности украшать другое, ибо не ради стен, но ради душ снисшел сюда Небесный Царь. Если же будет он притворяться, будто бы не знает, о чем у меня речь, хотя это всего яснее и для крайне тупоумных, попытаюсь объяснить сие примерами. Как одно есть жертвенник, а иное — жертва, одно — кадило, а иное — ладан, одно — дом совета, и иное — совет, ибо одним означается место, где заседают, а другим — совещающиеся, от которых зависят и погибель, и спасение, так и в отношении церковного здания и Церкви. А если скажет, что он не так понимал это, то пусть убедится, что при Апостолах, когда Церковь изобиловала духовными дарованиями и украшалась светлым житием, церковных зданий не было. У нас же церковные здания украшены сверх надлежащего, а Церковь (хотя не намерен я говорить что–либо неприятное) подвергается осмеянию.

А я, если бы предложили мне выбирать, согласился бы лучше жить в те времена, когда церковные здания были не так изукрашены, а Церковь увенчивалась Божественными и небесными дарованиями, чем в эти, когда церковные здания изукрашены всякими мраморами, но Церковь лишилась тех духовных дарований и не имеет их.

37. Ему же.

Признаю справедливым, чтобы слушатели, когда говорящий о предметах высоких не соответствует достоинству того, о чем говорит, не осуждали его бессилия, но удостаивали извинения, слагая вину на величие предмета.

38. Правителям Илие и Дорофею.

О противоположности добродетели и порока.

Признаю себя другом вашим, но, приглашаемый на помощь каждым из вас, так как теперь, не знаю почему, оба вы идете друг против друга и ведете войну, не приду к вам, избегая того, чтобы сделать одному добро, а другому зло. Но если вы сделаете то, что надлежит и, отложив непримиримую вражду, обратитесь к миру, то приду — не помогать одному против другого, но обоих снова соединить узами дружбы.

39. Палладию.

Не надлежит ни взора отвращать от Божественных слов, ни прекословить им, но прежде, нежели выслушаешь, что надобно делать, должно обещать, что сделаешь это. Одна мысль, что вещает Бог, изгоняет всякое противоречие и производит полную покорность. Хоть, Кто знает, что особенно для нас полезно, Тот достоин веры во всем, что говорит и узаконивает.

40. Пресвитеру Зинону.

Плотское родство вовсе не то, что близость духа. Поэтому, если назову тебя племянником достославного епископа Ермогена, то не великую окажу тебе милость, а если назову искренним его учеником, то не сделаю стыда ни тому, ни другому. О тебе будут думать, что ты был последователем доблестного мужа, и о нем — что подражателя своего сделал человеком благородным.

41. Петру.

Охотно внимать Божественной проповеди, думаю (о как мне назвать тебя, чтобы назвать сколько–нибудь по достоинству!), побуждали людей две причины: удовлетворительность слова и образ жизни проповедников; потому что и то, и другое — и достоверность слова, и жизнь, ручающаяся за слово, — одно другому придавали силу и крепость. Не иное они проповедывали, а иное делали (за сие подверглись бы осмеянию, как некоторые из нынешних; однако я не намерен говорить что–либо неприятное), но тем, что те проводили жизнь, согласную со словом, покоряли людей.

Посему и Христос, зная, что слово, не сопряженное с деятельностью, немощно и недейственно, одушевляемое же деятельностью — живо, сильно и действенно, своими делами обучив Апостолов всякой добродетели и любомудрию и наставив словом, и украсив Божественными дарованиями, потом уже послал их на уловление человеков. Ибо Христос во всей точности знал, что нравственность проповедников не меньше чудес возможет привлекать людей.

Так, рассеявшись по вселенной, подобно крылатым земледельцам, посевая слово благочестия, благоустроив нрав свой по наставлению Учителя и ведя жизнь не только безукоризненную, но даже чудную, препобеждали они всю подсолнечную. И ни мудрость, ни могущество, ни богатство, ни царская власть, ни самоуправство, ни варварская свирепость, ни полчище демонов, ни сам диавол, ни голод, ни стремнины, ни темничные узы, ни иное что, признаваемое страшным и действительно страшное не превозмогло их. Напротив того, все уступали и давали им место, и быть побежденными почитали для себя славнее всякой победы и победных памятников, ибо, укрепившись в той мысли, что быть хорошо побежденными лучше, нежели худо победить, соделались они небожителями.

42. Мартиниану, Зосиме, Марону, Евстафию.

Есть опасность, как слышу, что слух у вас загражден отчаянием; и как издавна предавшие себя в жертву греховной смерти, негодуете вы на советующих вам доброе. Посему, если это действительно так, то справедливо, наконец, будет о вас и плакать, и сетовать, а не подавать вам советы и увещания.