Феодор Студит - Сочинения

Разреши теперь, брат, говорить с тобою и сам не оставайся безмолвным. Относительно людей, чуждых по вере, придерживайся одного — осторожности, относительно же единоверных — не забывай общительности.

А я, несчастный, проникаюсь страхом пред Божиим судом и прихожу в беспокойство, когда не посылаю или не получаю писем. Ведь это — дело божественной любви, а молчать и таить про себя свои намерения — небезопасно, ибо это не только не свидетельствует о любви к ближнему, но и угнетает душу поступающего таким образом. Впрочем, я иду как бы средним путем, и притом — по желанию и с одобрения моих спутников — я исполнителен лишь настолько, чтобы не прогневать Бога и не отпасть от истины еще до нападения врагов Божиих; имею также в виду и то, что мне должно быть настойчивым по отношению к другим. Таким образом, я нахожусь пред тройным обязательством, но, может быть, ни одного и не выполняю так, как написано: кому дано много, с того больше взыщут (Лк.12:48).

Все–таки, чадо мое, пиши и принимай предосторожности. Это меня не отяготит, а с другой стороны, может быть, я скажу тебе, что нужно. Бог же отца моего да призрит на все, что мы делаем и можем совершить в благоугождение Ему. Будь здоров и спасайся, чадо многожеланное.

В письмах к брату архиепископу я достаточно сильно выразил то, как я оплакал смерть покойного моего Калогира, и теперь не могу, чадо возлюбленное, сказать ничего, кроме того, что Бог отнял у нас избранный сосуд. Описание его добродетели — для меня дело только желательное, но не исполнимое в настоящее время, кроме прочего, потому, что и письмоносец спешит, и сам я изнурен болезнью. Я хочу сказать тебе, чадо, что печаль сильно поразила мое сердце и я пролил горькие слезы, хотя и не присутствовал при кончине Калогира. Но вскоре я опять пришел в благодушное настроение, глубоко возблагодарив благого моего Бога, ибо ради Него я был разлучен и с блаженно усопшим, и с вами. Как известно всем, подвизавшийся добрым подвигом и закончивший подвигом гонения за Христа достиг блаженства, как богосплетенного венца, не говоря уже о многом другом, и преселился, соединившись с нашим блаженным отцом Платоном и приснопамятными братиями, удостоившись, скажу с дерзновением, ангельского состояния и упокоения.

А нам, чадо, теперь предстоит бороться, не отставая от добрых отцов; поэтому будем стоять твердо, управляемые их молитвами, и благий Бог приведет нас к их пристанищу. Я видел доброго Гаиана и успокоился, расспросив и выслушав от него, о чем хотел узнать. Я опечалился, узнав, что ты от огорчения по поводу смерти Калогира опять тосковал. Будь очень внимателен в уходе за собою. О прочем ты дал хорошие сведения.

С Божиею, конечно, помощью ты, чадо мое, обо всем предупреждаешь. Одновременно с твоей запиской явился царский чиновник, сообщив мне, о чем был спрошен, и не только об этом, но и о том, какие приказания получил от царя. Они состоят в следующем: «Если окажется, что он [ [268] Разумеется св. Феодор Студит. ] кого–либо учил или заявляет о своем намерении учить, — подвергни его ста ударам бичом из жил». Человек сказал мне об этом со стыдом, даже прося прощения за одно лишь упоминание. Я же отвечал ему, что здесь, на месте ссылки, мне, кроме птиц, разговаривать не с кем, и вообще повторил все то же, что уже раньше заявил чрез сопровождавшего меня в изгнание и чрез господина Льва. Тот отказался передать эти слова, а я ему ответил, что остаюсь при своем заявлении и готов лечь под удары. Он сказал: «Как знаешь». С этим я его и отпустил.

Я очень обрадовался тому, что архиепископ и братья выпущены на свободу. Хотел было ему написать, но по искушению отказался от этой мысли. Объясни это ему и скажи, что его действительно ограничили здесь как будто по искушению. Правда, я знаю, что он опечален, как сообщил мне и чиновник, но да будет, как устроил Господь. Приветствуй его по–родственному и упроси его молиться о моем смирении; так же обратись и к окружающим его братьям моим и чадам, особенно к протопресвитеру и авве Тимофею.

И ты сам, и братия аввы Тифоия потрудитесь по возможности успокоить его так, как если бы это был я. Прими к сведению, что господину Исакию я не писал ничего, кроме пожелания: «Да воздаст тебе Бог за посещение; за то, что ты один написал мне; и молись о том, чтобы я хотя бы когда–нибудь благоугодил Богу».

Должен сказать, что я готов к бичеванию ради Христа, в чем бы ни понадобилось проявить Ему верность; хотя и всяческим образом избегаю искушения, снисходя к своей слабости, а вы — деятельны. Так и ты поэтому пребудь в служении в особенности мне, отправляя ко мне письма и послов, сколько на то, по твоему мнению, будет воля Божия. При этом условии я все вынесу, хотя бы царь грозил огнем, или мечем, или зверьми, или чем угодно. Это не потому, чтобы я был силен, — на самом деле я слабее паутины, — а потому, что каждый христианин должен располагать себя по воле Божией. К тому же и дело исчерпано благополучно, ибо стражи — и здешний старец, и монах — успокоились. С нами Бог и ваши молитвы. При удобном случае сообщи мне, куда разошлись братия, получили ли десять и семь мои письма, и, если возможно, пошли к десяти братиям, как мы условились. Состоящие при мне братия тебя целуют.

Действительно, чадо, я досадовал на промедление, но, понимая, что это из–за зимнего времени, не негодовал. А теперь, одновременно и получив письмо, и увидев брата, и с обеих сторон узнав, о чем спрашивал ранее, я возблагодарил Господа, изволившего нашему доброму брату и отцу (я разумею архиепископа) с прочими братиями и отцами подвергнуться изгнанию за истину. Вы малодушно унываете по причине ожидаемого передвижения, но ничто не останется без возмездия. Будьте ради Господа готовы на все, что Он повелит.

Хорошо было бы в ясную погоду отправиться морем в Константинополь одному брату Протерию для того, чтобы письма были получены по крайней мере теми, к кому я недавно писал (даже если не получат другие). Если даже он и не прибудет сюда, на нем пребывает мое смиренное благословение. Я дал ему распоряжение обо всем. Пусть он осмотрительно войдет в ворота и вручит письма; пусть не ходит беспечно и везде проявляет осторожность. Да будет Господь над ним покровом по молитве отца нашего. Если придет помощник эконома, напомни о нем, чадо, чтобы нам обсудить положение и, со своей стороны, сделать, что следует. Если что–нибудь опять узнаешь об отцах, при удобном случае напиши мне. А пока продолжается зима, не трудись посылать нам что–нибудь не первой необходимости. Я только желал бы узнать, когда соберется брат Тимофей, чтобы дать ему письма. Бог да будет тебе, чадо, покровом во всем. Из наших приветствуют тебя братья δ и λ [ [269] См. I том, письмо 41. ].