Георгий Чистяков - Путь, что ведёт нас к Богу

«Трудно богатому войти в Царство Небесное», — говорит в Евангелии Иисус. Жизненный путь Валленберга показывает, что означает это слово. Трудно до такой степени, что «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши». Трудно не просто, а бесконечно, — но все же возможно. Именно это показал своей жизнью и своим мученичеством Рауль Валленберг…

«Истину невозможно изложить в письменном виде… она должна передаваться из уст в уста, губами и глазами». Так пишет Эли Визель, лауреат Нобелевской премии мира за 1986 год, родившийся 30 сентября 1928 года в находившемся тогда на территории Венгрии городе Сигет в приверженной религиозным традициям еврейской семье, получивший в детстве настоящее религиозное воспитание и научившийся читать Библию у старых раввинов былых времен, а затем в ранней юности прошедший через три лагеря смерти — Биркенау, Освенцим и Бухенвальд, где погибли родители Э. Визеля и одна из его сестер.

Сам Эли Визель в 1945 году в возрасте 17 лет был освобожден из Бухенвальда войсками союзников и попал в Париж, где в 1948–1951 годах учился в Сорбонне и затем начал заниматься журналистикой. Именно поэтому до сих пор он пишет в основном по–французски, а Франция считает его своим и гордится им как французом, хотя он давно живет в США. Эли Визель — один из тех, кто сразу после окончания войны заставил человечество начать думать над тем, что такое Холокост. В книге «Следующее поколение», переведенной на русский язык, Визель говорит о том, что рассказать о Холокосте невозможно, ибо «истину невозможно изложить в письменном виде».

Казалось бы, человек, знающий, что такое Библия, не понаслышке, должен утверждать обратное, но не Эли Визель, поскольку он Писание изучал не в респектабельных учебных заведениях Запада, а впитывал в себя с голоса — сначала от своего деда Додье Фейга, который, подобно древним мудрецам Израиля, вроде Гиллеля или рабби Акибы, был неутомимым тружеником и делал все сам: «доил коров, пахал землю, залезал на деревья за грушами, яблоками, абрикосами», — а потом от раввина из Борша, «послушать проповеди которого собирались сотни людей из окрестных деревень».

«Часами простаивал я, — пишет Эли Визель, — за спиной у раввина и изо всех сил старался молиться с ним в унисон». Библию как Слово Божие, которое «живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого», он получил из рук, а вернее, впитал, именно впитал в себя, с уст старших — он усвоил как истину живую, переданную ему живыми людьми, а не вычитанную из старой книги, взятой с полки в научной библиотеке. Буквально по слову псалмопевца, который говорит в начале 77 псалма, «что слышали мы и узнали, и отцы наши рассказали нам, не скроем от детей их, возвещая роду грядущему».

Библия — это, конечно, книга, состоящая из слов и букв, и, как всякая книга, она была написана на пергаменте и печатается в современных типографиях на бумаге. Но как Слово Божие, как главная святыня человечества, как тот единственный текст, прочитав который мы (как иудеи, так и христиане!) благоговейно касаемся его губами, Библия не просто сохранилась доныне (как, например, гомеровские поэмы или «Энеида» Вергилия) в таком‑то числе рукописей, но была вручена Богом людям — живым и конкретным людям, чтобы они сохранили ее, передавая из рук в руки, из поколения в поколение. И опять‑таки, это знают все верующие, как иудеи, так и христиане, по опыту своей веры: истина остается сама собой, пока она живет среди людей.

Визель понял это еще ребенком, но он же оказался свидетелем того, как тот мир, внутри которого он вырос, тот мир, где он учился вглядываться в ночь и слушать молчание Бога, рухнул, а вернее, задохнулся в газовых камерах и сгорел в печах Освенцима, Майданека и Треблинки. Символом этого исчезнувшего мира становятся часы, которые Эли Визель зарыл в земле в саду своего дома в Сигете в тот день, когда его семья покидала родной город. Через 20 лет после того, как война была окончена, он нашел эти часы сгнившими и полными червей и снова похоронил в том самом месте, где они некогда были зарыты…

Шесть миллионов живых людей исчезли с лица земли. И среди них все те, среди кого жил Эли Визель в годы своего детства и юности. Рассказать об этом действительно невозможно. Но сделать это необходимо. И именно это делает Визель в своих книгах, первая из которых была опубликована в 1958 году. «Ночь» — это воспоминания о пережитом в немецких лагерях смерти. Первая книга Э. Визеля была переведена на 18 языков. С тех пор он написал около 30 книг, значительная часть которых, как, например, единственный написанный на идише роман «И мир молчал», «Рассвет» (1961), «День» (1961), «Песнь мертвых» (1966) и другие, посвящена трагедии еврейского народа во Второй мировой войне.

Как рассказать о Холокосте? «Сколько свечей зажечь, сколько молитв прочесть и сколько раз… я по–прежнему не знаю, — пишет Эли Визель, — что нужно делать, чтобы сохранить в памяти образ города, который с каждым днем кажется мне все более нереальным». В 1972 г. Визель публикует книгу «Во славу хасидизма», которую составляет из хасидских легенд, преломленных через воспоминания собственного детства. И опять он говорит здесь о той самой истине, которая передается только из рук в руки. Бог… Можно ли верить в Бога после Майданека и Освенцима? Этим вопросом задавались с 40–х годов и до сих пор задаются самые разные философы, вышедшие как из христианства, так и из иудаизма. Эли Визель отвечает на этот вопрос своей лирической прозой, когда просто вспоминает раввина из Галиции, с которым столкнулся в лагере. Имени его он не запомнил, а возможно, и никогда не знал. «В памяти сохранился лишь его незабываемый голос».

Только голос. Как голос Иоанна Предтечи. «Глас вопиющего в пустыне», как сказано у Исайи. «Ты должен выстоять. Слышишь? — говорил Эли Визелю неизвестный и, казалось бы, забытый раввин из Галиции. — Выстоять любой ценой. Главное, не поддаваться злу, от кого бы оно ни исходило». Этот человек знал на память не только Тору, то есть Пятикнижие Моисеево, но и талмудические комментарии к ней. Как делал это рабби Акиба или Йоханан бен Заккаи, он с голоса учил Эли Визеля. В лагере он стал учителем будущего писателя. «Сначала он читал отрывок по памяти, затем я его повторял, после чего мы подробно и всесторонне его обсуждали… а потом его перевели в другой лагерь, и больше я его не видел».

Мир, от которого не осталось ничего, кроме проржавевших и навсегда похороненных в земле часов, на страницах книг Эли Визеля не просто оживает, но оказывается необходимым для всех нас: евреев, русских, итальянцев; для нас: иудеев, христиан, сомневающихся, неверующих и агностиков, — а населявшие его люди становятся нашими друзьями и нашими вечными спутниками на жизненной дороге. «Что ответить человеку, — пишет Эли Визель, — который не понимает, почему Бог хранит молчание в тот самый момент, когда человек — любой человек, еврей или нееврей — как никогда прежде нуждается в Его слове, не говоря уже о Его милосердии». На самом деле, сам автор (как и любой из нас) не понимает, что нужно ответить этому человеку. И отвечает ему не он, а те, о ком он, Эли Визель, пишет — его дедушка Додье Фейг, раввин из Галиции и многие другие.