Геннадий Русский - Чёрная книга

Ухмыляется злодей-мучитель, на Алешу глядя. «Так скажи мне, брательник Алеша, где наш папаша Иринарх укрывается? Не хочешь говорить, так я тебе скажу. Скрывается он в Пудожских лесах, на речке Чаронге, в келейке убогой, а питают его добрые люди. Что, испугался? Всё мы знаем, на то мы и Чека, чтобы всё знать, от нас не скроешься! Удивляет тебя: знаем, где Иринарх скрывается, а не берем? Добрые мы люди такие, Алеша. Не даю я Иринарха арестовывать: пока он жив, я местью ему наслаждаюсь. Я его унизить хочу: он-то думает, что спрятался, скрылся, а я знаю, где он, и всех, кто к нему приходит, потом велю арестовать. Он, Иринарх, у меня вместо подсадной утки сидит. Думает, спасается, а на самом деле людей губит. Ловко я придумал? А потом папаша наш узнает, что ты в Чеку влип и всех людей, кто к нему ходил, выдал. Распустим слух, опозорим тебя так, что все поверят. А уж как батюшке Иринарху тяжело это будет слушать, может, его, старого хрена, кондрашка от этой вести хватит? Очень надо его арестовывать! Мог бы и в Москве сидеть, не нужен нам старец, а приятно мне последние дни ему испакостить, как я ему всю жизнь пакостил. Теперь тобой, Алеша, займемся. Попал ты ко мне в руки и уж на тебе-то я отыграюсь. Должен ты сказать нам всё про Черную книгу. Знаем мы, что отдал ее мужик старцу. У самого Иринарха, как мы установили, этой книги нет. Где она, ты знаешь. Опасная для нас эта книга, в ней наш день и час указан и все наши злодеяния открыты. Найти-то мы ее найдем, да тебе от этого не легче. Скажешь правду, может быть, и выпустим тебя или дадим срок небольшой. Не скажешь, придется тебя нашим молодцам отдать, а у них кулаки тяжелые, сам-то ты хлипкий, того гляди - зашибут до смерти, и похоронят тебя, Алеша, без попов-дьяков, как падаль собачью. Так что выбирай. Знаю, что толком от тебя ничего не добиться, приготовил я тебе потому еще одно мучение».

Тогда вводят Марию, Алешину духовную жену. Та к нему, к Алеше, кинулась. Чужой сын на нее прикрикнул: «А ну сядь в тот угол! Ну вот, - говорит, - голубочки, и свиделись. Скажи-ка, Алеша, кем тебе приходится эта гражданка?» - «Жена она мне духовная». - «А он тебе кем приходится, гражданка?» - «Муж он мой духовный». - «Что это за муж такой? Это который в постели не щупает и детишек не делает?» - «Не кощунствуйте, нехорошо!» - она говорит. «Этак, - чужой-то сын насмехается, - мой папаша на мамку не забирался, а я от прохожего молодца родился. Небось и ты так же? Бабу-то удовольствовать надо, а где ж ему такому святому да худосочному! Небось старым своим ремеслом подрабатываешь?» - «Как вам не стыдно! - она кричит. - Они меня спасли, и нет для меня никого дороже!» - «А ты хочешь их спасти?» - «Да, да!» - «Хорошо. Переспи со мной ночку, как прежде спала, и я твоего Алешу отпущу. Живите себе духовным браком да Богу молитесь». - «Негодяй!» - она говорит. «А ты, Алеша, как? Согласен, чтоб твоя духовная, - ду-хов-ная! - жена пожила со мной разочек плотским браком, как прежде жила?» - «Ты думаешь, как нас унизить, - говорит спокойно Алеша, - а от этого и злость в тебе, что ты этого сделать не можешь. Что ты можешь сказать, как одну грязь и мерзость? И не меня ты, а себя ты мучишь, и до конца дней своих и на том свете будешь страшно мучиться, потому что жжет тебя огонь геенский...» Чужой сын кричит: «Молчать! Щенок! Я тебя научу, как с Чекой разговаривать! Ты у меня попляшешь!» Дает сигнал, и сбегаются мордастые чекисты...

Нет, братцы, не стану дальше ничего рассказывать. Не могу... Одно скажу: прошел Алеша страшным крестным путем, страшно били его, ногами топтали, бородку молодую по волосикам рвали, увечили и уничтожали. Он стоял насмерть!

Чего, чего... Пла́чу, братцы... Ведь это стойкость-то какая! Как его распинали! И выстоял, великомученик новый московский...

И бросили после этого Алешу в камеру. Из последних сил приподнялся он, дополз до стены и кровью своей на ней крест вывел. Встал перед кровавым крестом на колени и разбитыми губами шепчет последнюю молитву...

И видит - сходит к нему Пресвятая Богородица и с нею старец древний Сергий Преподобный. Подходит к нему Божья Матерь, отирает рукавом ему с лица кровавый пот и, обращаясь к старцу, говорит: «Нашего он роду!», а Сергий ей радостно: «Наш, вестимо наш, Матушка, чадо возлюбленное!»

Ой, братцы, мо́чи нет... Утром тюремщики вошли, Алешу на новый допрос вести. Видят - стоит он на коленях, голова на грудь склонена. «Эй, - кричат, - кончай молиться! Вставай!» Тот не встает. Подошли к нему, тряхнули, а он - мертвый!..

Помер Алеша мученически на молитве во славу Господню. Выстоял он и славной кончины сподобился, к сонму угодников Божьих причтен.

Чудеса, ска́жете? А как же без чудес! Что это за жизнь была бы, представьте себе, если бы в ней чудес не было, если б не было в ней угодников и чудотворцев?!

Говорю, а сам слезами заливаюсь... реву белугой... До того мне Алешу жалко, но и сердцем радуюсь, что есть еще такие люди на русской земле.

Совсем я расстроился, дорогие мои, сил нет говорить... Пойду за Алешу помолюсь и выплачусь всласть. Даст Бог - еще свидимся, а нет - не поминайте лихом. Спасибо вам за компанию. Счастливо оставаться.

Что же рассказать-то вам, дорогие мои? Совсем плохой я стал рассказчик, времена не те, тугие дни настали. Трактира Бугрова нет, на харчи опять карточки, да и погода какая-то нерадостная, холодно, зябко. Согреться бы водочкой советской, да и водочки нету. А болтать ноне нельзя, того гляди на Лубянку потянут, а я только оттуда, получил расчет за свой долгий язык и короткий ум. Так что и не просите, ничего сказывать не стану.

Про Сухареву башню? Разве что про башню досказать и, как у нашего любимого поэта - «и летопись окончена моя». Да... Что ж башня, нету башни, взорвали ее, ироды. Изучала ее напоследок комиссия по охране памятников старины и постановила башню убрать, потому-де мешает движению, а также служит символом старой власти. Так и сделали. А тайная-то причина, хорошие мои сударики, как вы знаете - только уж держите языки крепко - причина-то лежала не в этом. Очень им хотелось ту Черную книгу добыть, потому как в ней вся тайна властвования - кто книгой завладеет, тот и утвердится. Надо было им ту книгу добыть либо ее вовсе уничтожить, и тогда уж можно ничего не опасаться. С того и заварилась вся кутерьма. Сама-то книга как книга никому не нужна, разве что очкастому профессору, чудаку-книгоеду, да вот заклятие в ней смущало. И кто сюда только не вмешался: и власть несущие, и охраняющие, и сам бес московский немало наколобродил, а не удалось им взять Черную книгу. Святость русская им помешала. Нашла их коса на бел-алатырь камень православной веры.

Вишь, слух-то ходил, что нет уже книги в башне, что она у старца Иринарха, и он положил на всё ее волшебство свое святое слово, так что теперь все чары бессильны. А раз так, то вся святая правда оказалась у старца. Очень им этот старец досаждал, тем особенно, что здесь он, а найти не могут, а все знают, что жив промеж нас святой человек. Как всё это было, вы уже слышали и знаете, что исчез старец бесследно. Ходит молва, что появился в месте глухом, незнаемом, средь лесов леших и блат непрохожих скит убогий, спасаются в нем старцы, Богу молятся, книги пишут на бересте. Многие бы туда пройти хотели, полюбопытствовать на святую жизнь, да путей-дорог туда никаких нет.