Андрей Куликов - Научный атеизм. Введение

Русские страстно ждут прихода благословенного часа своего освобождения. Для тех десятков миллионов крестьян, у которых были отняты земли и жилища и которые пулеметами были загнаны в колхозы; для тех рабочих масс, которые прикреплены к государственным заводам; для тех бесчисленных страдальцев, которых мучают в концентрационных лагерях; для всех этих обездоленных и голодных советских рабов коммунистическая власть является символом бездарности, подкупности и жестокости. Русские не будут добровольно сражаться за Сталина даже в том случае, если бы мы послали им наших лучших военных экспертов и отдали им лучшее американское вооружение. И каждый американский доллар, внесенный в казну Коминтерна, был бы расцениваем русскими в качестве попытки этой страны продлить агонию их горестного существования под красным игом.

http://www.rus-sky.org/history/library/emigration/emigration5.htm#563

(А — В. Сидоренко) К началу II мировой войны в 25 областях РСФСР не было ни одного действующего православного храма, а в 20 областях функционировало не более чем по 5 церквей. На Украине ни одной действующей церкви не было в Винницкой, Донецкой, Кировоградской, Николаевской, Сумской, Хмельницкой областях; по одной действовало в Луганской, Полтавской и Харьковской. Согласно данным НКВД, к 1941 году в стране действовало 3021 православный храм из них почти 3000 находились на отошедших к СССР в 1939–1940 годах территориях Литвы, Латвии, Эстонии, Бессарабии, Северной Буковины, Польши и Финляндии.

Численность Союза воинствующих безбожников в 1932 году достигла 5 млн. человек. Планировалось к 1938 году количество его членов довести до 22 млн. человек. Тираж антирелигиозных изданий достиг к началу войны 140 млн. экземпляров.

В истории войн невозможно найти аналог столь изначально лояльного отношения к агрессору, которое демонстрировало население оккупированных немцами областей СССР. И тот факт, что так много россиян заранее было готово перейти к немцам, выглядит для многих невероятным. Но именно так и было. Примеры изначально враждебного отношения к изгнанию большевиков были скорее исключением, нежели общим правилом. Немецким кинематографистам не было нужды прибегать к искусственным декорациям, для того чтобы запечатлеть на пленку примеры встреч советским населением германских войск хлебом-солью и забрасывания немецких танков цветами. Эти кадры являются ярчайшим свидетельством, столь ненормального восприятия чужеземного вторжения…

Стоит ли удивляться, что с не меньшим воодушевлением восприняла нападение Германии на СССР и русская эмиграция. Для многих русских изгнанников появилась реальная надежда скорого «освобождения» Родины. Причем такие надежды встречались независимо от церковной юрисдикции (а не только в РПЦЗ — как это пыталась представить советская историография). Вторжение Германии в СССР приветствовал парижский иерарх РПЦЗ митр. Серафим (Лукьянов), впоследствии перешедший в Московскую Патриархию. В своем обращении по случаю германского нападения, он заявил: «Да благословит Всевышний великого Вождя Германского народа, поднявшего меч на врагов самого Бога… Да исчезнут с лица земли масонская звезда, серп и молот». С неменьшей радостью воспринял 22 июня 1941 года и принадлежавший тогда к «евлогианской» юрисдикции архимандрит Иоанн (Шаховской, будущий архиеп. Сан-Францисский): «Кровавая операция свержения Третьего Интернационала поручается искусному, опытному в науке своей германскому хирургу». И даже клирик Московской Патриархии о. Георгий Бенигсен вспоминает о начале войны в Риге: «На всех лицах затаенная радость…».

В. Цыпин: «Во всех городах и во многих селах, оставленных советской администрацией, объявлялись священники, либо находившиеся там на положении ссыльных, либо скрывавшиеся в подполье, либо зарабатывавшие на жизнь каким-нибудь ремеслом или службой. Эти священники получали у оккупационных комендантов разрешение на совершение богослужений в закрытых». Другой очевидец (псаломщик Николо-Конецкого прихода Гдовского района Псковской области С. Д. Плескач) отмечал следующее: «Русский человек совершенно изменился, как только появились немцы. Разрушенные храмы воздвигались, церковную утварь делали, облачения доставляли оттуда, где сохранились, и много строили и ремонтировали храмы. Всюду красилось… Когда все было готово, тогда приглашали священника и освящался храм. В это время были такие радостные события, что я не умею описать». Такие чувства были характерны для населения самых различных районов оккупированной территории. Журналист В. Д. Самарин так описывает немецкую оккупацию в Орле: «Проснулось, всплыло на поверхность души спрятанное глубоко при большевиках религиозное чувство. Молящиеся переполнили церкви, по деревням носили чудотворные образа. Молились так, как давно не молились.»

Адольф Гитлер и православная эмиграция

«…если правительство германского Рейха пожелает привлечь русские православные церкви к сотрудничеству в борьбе с коммунистическим безбожным движением…, то правительство Рейха найдет с нашей стороны полное согласие и поддержку». митр. Евлогий (Георгиевский), октябрь 1937 г.

Примечательно, что первые контакты русской эмиграции с Гитлером относятся к началу 20-х годов.4 Посредником в этих контактах был Альфред Розенберг. Родившийся в Российской империи, учившийся в Киевском университете и служивший в русской армии во время I мировой войны, Розенберг по-русски говорил лучше, чем по-немецки. В окружении Гитлера он сыскал славу лучшего специалиста по России и «русской душе», и именно ему была доверена разработка расовой теории в нацистской идеологии. Возможно, что именно он убедил Гитлера в целесообразности дружеских отношений с Русской Православной Церковью на территории Германии. Так, в 1938 году нацисты построили в Берлине православный кафедральный собор Воскресения Христова на Курфюрстендамм и финансировали из имперской казны капитальный ремонт 19 православных храмов.

Кроме того, по указу Гитлера от 25.2.1938, русские приходы подчинявшиеся митрополиту Евлогию (Георгиевскому), были переданы под юрисдикцию Германской епархии Русской Православной Церкви Заграницей (далее — РПЦз). Цитируемый здесь проф. Поспеловский склонен несколько драматизировать это событие, выставляя его одним из краеугольных камней церковно-эмигрантского раскола. Необходимо все же учитывать, что конфронтация между карловацким Синодом и митр. Евлогием началась задолго до прихода Гитлера к власти и носила все-таки церковно-административный, а не богословский и не политический характер. Справедливым будет так же отметить, что только 6 % русских эмигрантских приходов находились под юрисдикцией митр. Евлогия, а остальные 94 % подчинялись Зарубежному Синоду. Даже исходя только из элементарной арифметической логики, вряд ли будет справедливым говорить о «раскольничьих устремлениях карловчан».