Том Райт - Главная тайна Библии

А пока нам следует обратиться к одному моменту, о котором мы уже говорили. Что имел в виду Иисус, сказав: «В доме Отца Моего обителей много»? [169]Часто эти слова, особенно после смерти близкого, воспринимают как указание на то, что умерший (по меньшей мере, умерший христианин) просто навсегда уходит на «небеса», а не будет в свое время воскрешен для новой жизни в теле. Но слово «обители», monai, в античном греческом обычно подразумевает не конечное место отдыха, но временный привал в путешествии, которое в конце заканчивается где–то в ином месте.

Это совпадает со словами, которые у Луки Иисус сказал умирающему разбойнику: «Сегодня со Мною будешь в раю». [170]«Рай» в данном случае (хотя существует долгая история неверного понимания вопроса), как и в некоторых иудейских текстах, — не конечное предназначение, но сад блаженства, парк отдыха и покоя, где умерший отдыхает, ожидая зари нового дня. [171]А самое важное заключается в том, что ответ Иисуса как бы противоречит просьбе разбойника: «Вспомни обо мне, когда Ты придешь как Царь», — косвенно эта просьба (тут для нас неважно, была ли в ней ирония или нет) предполагает некое событие в будущем. Ответ Иисуса переносит эту надежду на будущее в настоящее время, и косвенно он, конечно, содержит утверждение, что с Его смертью это царство уже наступает, хотя и не так, как то себе мог кто–либо представить: «Сегодня со Мною будешь в раю». А уже после этого, разумеется, должно наступить окончательное завершение в воскресении умерших; богословские представления Луки не дают нам никаких оснований предположить, что Он думал как–то иначе. В конце концов, сам Иисус не воскресал в то «сегодня», то есть в Страстную пятницу. Лука должен был увидеть тут указание на пребывание в раю: именно это должно случиться с Иисусом и умиравшим рядом с Ним человеком сразу, в тот самый день, — другими словами, прежде воскресения. С Иисусом надежда на будущее вторглась в нынешнее время. Если человек умирает в вере, то ему обещано, прежде всеобщего пробуждения, что он окажется «с Иисусом» тотчас же. «Я томлюсь желанием уйти и быть со Христом, — пишет Павел, — ибо это гораздо лучше». [172]

При этом само слово «воскресение» постоянно сохраняет свое первоначальное значение, так его всегда понимали и те, кто в него не верил (античный языческий мир), и те, кто верил (многие иудеи I века). Его не использовали, чтобы описать «жизнь после смерти». Оно указывало на новую телесную жизнь после любого рода состояния, которое непосредственно следует за смертью. Другими словами, воскресение — это жизнь после «жизни после смерти».

Но как же тогда понимать некоторые другие тексты, например главу 1 Первого послания Петра, где говорится о спасении, «сохраняемом на небесах для вас», чтобы теперешняя вера позволила достичь «спасения душ ваших»? Я думаю, что тут христианина Запада подводит автоматизм восприятия. Большинство современных христиан, читая подобные выражения, предполагают, что небеса и есть то место, где мы получаем «спасение» — или же что «спасение» сводится к тому, чтобы «отправиться на небо после смерти». Это создает неверный контекст для интерпретации некоторых важнейших слов Евангелия: например, «войти в Царство Небесное» у Матфея или призыв «собирать себе сокровища на небесах», и ведет к опасным ошибкам. То, как мы (по меньшей мере, в западном мире) сегодня понимаем подобные слова, радикальным образом отличается от того смысла, какой они имели для Иисуса и Его слушателей.

Прежде всего, слова о «небесах» здесь на самом деле суть просто почтительные слова о Боге, так что «сокровища на небесах» означают «сокровища в Божьем присутствии» (ту же самую мысль в других местах отражают слова Иисуса, кто «в Боге богатеет»). [173]С первым смыслом «небес» тесно связан второй: «небеса» есть то место, где Бог хранит свои блага, которые намерен раздать в будущем. Это не означает, что они должны там остаться и что ими можно наслаждаться, только попав на небо; они просто там надежно хранятся до того дня, пока не станут реальностью на земле. Если я говорю другу: «Я припас для тебя пиво в холодильнике», — это не означает, что я его приглашаю влезть в холодильник и там пить пиво. Божье наследие, неподвластный порче новый мир и новые тела, которые этот мир заселят, уже хранятся для нас в надежном месте, однако это не значит, что мы отправимся получать их на небеса, но они родятся в этом мире, — а если сказать точнее, на новом небе и новой земле, в обновленном мире, о котором я говорил ранее.

Думая о таких текстах, как Первое послание Петра, и некоторых других, важно учитывать еще одно обстоятельство: у первых христианских авторов слово «душа» редко используется в нашем смысле. В античном мире слово psyche широко применялось и имело множество значений. В отличие от позднейших христиан или, скажем, буддистов, авторы Нового Завета не понимали под «душой», если можно так сказать, «ту твою часть, которая в конечном счете будет спасена». Слово psyche у них, как и еврейское слово nephesh, указывает не на бесплотную внутреннюю часть человека, но на то, что мы назвали бы просто «человеком» или даже «личностью». И в главе 1 Первого послания Петра говорится, что эта «личность», «твое подлинное Я», уже спасена, а однажды получит спасение в совершенно телесном виде. Вот почему у Петра эта надежда на спасение так тесно связана с воскресением Иисуса. По его словам, Бог «возродил нас к надежде живой чрез воскресение Иисуса Христа из мертвых». [174]

Любой разговор о будущем воскресении неизбежно приводит к апостолу Павлу, и особенно к двум его посланиям христианам Коринфа. Это крайне замысловатые тексты, вызывающие массу споров, и в других местах я их разбираю во всех деталях. Теперь же я просто изложу мои главные аргументы, начав со Второго послания к Коринфянам. [175]

Пассаж о воскресении в главах 4 и 5 2 Кор входит в состав пространного и страстного разговора об апостольстве самого Павла. Говоря о своем служении, Павел пишет: «Сокровище это мы носим в глиняных сосудах, чтобы превосходство силы принадлежало Богу, а не было от нас». И развивая это утверждение, он переходит к надежде будущего, в контексте которой обретает должный смысл нынешняя жизнь с ее противоречиями и страданиями. И если бы это место кончалось последними стихами главы 4, мы могли бы подумать (а некоторые продолжают отстаивать именно такую интерпретацию), что в представлениях Павла — это надежда покинуть тело и стать чистым духом: «Если и разрушается внешний наш человек, то наш внутренний обновляется со дня на день», — говорит он. Не подходит ли апостол Павел крайне близко к Платону, желая покинуть обреченное на разрушение смертное тело, чтобы от него осталась прославленная бессмертная и бесплотная душа?