Том Райт - Главная тайна Библии

Образ небес в Откровении также слишком часто понимают неверно. Поразительная картина в главах 4 и 5, где двадцать четыре старца повергают свои золотые венцы перед престолом Бога и Агнца, находящимся за стеклянным морем, изображает (вопреки словам знаменитого гимна Чарльза Уэсли) отнюдь не последний день, когда все искупленные наконец оказались на небесах. [33] «Пока не склонятся наши венцы пред Тобою / И пока мы, изумленные, не будем Тебя любить и прославлять» (из гимна «Love divine, all loves excelling»). Это образ нынешней реальности, небесное измерение теперешней жизни. Небеса в Библии — это, как правило, не будущее нашей надежды, но скрытое измерение обычной жизни — можно сказать, Божье измерение. Бог создал небо и землю; в конечном счете Он их воссоздаст и соединит навсегда. И когда в Откровении, в главах 21–22, действительно говорится о конце, мы видим иную картину: это не искупленные души, восходящие на бесплотные небеса, но Новый Иерусалим, спускающийся с небес на землю, так что небо и земля сливаются в вечном объятии. [34] Удивительно, что, несмотря на ясные и недвусмысленные слова Откр 21 о «новом небе и новой земле» и Новом Иерусалиме, сходящем с небес, некоторые авторы продолжают утверждать, что все это всего лишь описание «небес».

Боюсь, большинство современных христиан даже никогда не задумываются об этом. Они довольствуются обедненной и искаженной (если не сказать хуже) версией великой надежды Библии. Расхожие неверные представления постоянно поддерживают гимны, тексты молитв, надписи на надгробиях и даже достаточно солидные труды богословов и историков. Они просто молчаливо предполагают, что слово «небеса» указывает на наше окончательное предназначение, наш последний «дом», а слова о «воскресении», а также о новой земле и новом небе каким–то образом должны вписываться в общую картину. [35] См., например, Peter Stanford, Heaven: A Traveller's, Guide to the Undiscovered Country (London: HarperCollins, 2003); или даже Alister E. McGrath, A Brief History of Heaven (Oxford: Blackwell, 2003). Гораздо серьезнее и подробнее, но с теми же недостатками: McDanpell and Bernhard Lang, Heaven: A History (New Haven and London: Yale University Press, 2nd edn, 2001 [1988]); Jeffrey Burton Russell, A History of Heaven (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1997). Старая работа Ulrich Simon, Heaven in the Christian Tradition (London: Rockliff, 1958), это — отчаянная попытка соединить традиционные представления о небесах с реальностью воскресения («В Библии небо и земля образуют единый мир. Если земля имеет пространственную природу, таковы же и небеса», р. 126), но хотя данная книга богата мыслями, она никак не разрешает вопрос таким же образом, как именно это делает Новый Завет.

И сегодня в церкви мы наблюдаем путаницу, когда смешиваются несколько разных понятий. С одной стороны, старинные представления о небесах и аде начали вызывать недоверие. Многие люди полностью отказываются верить в ад; но в течение прошлого столетия, когда крепло такое отрицание, можно было наблюдать одну парадоксальную вещь: параллельно с этим слабела и вера в блаженство на небесах, поскольку, если все люди идут одной и той же дорогой, было бы несправедливо думать, что одни моментально попадают в место назначения, тогда как другие вынуждены совершать после смерти долгое путешествие. Представление же о таком загробном «путешествии» сегодня встречается все чаще, хотя опять–таки ни Библия, ни труды первых христиан не дают для нее буквально ни единого основания. Мы можем также видеть сегодня возрождение старой идеи чистилища в подправленной версии: поскольку на момент смерти мы все еще не готовы встретиться с нашим Создателем, необходим (как полагают) период совершенствования, период роста, когда мы открываемся для света. (Современные люди, верящие в чистилище, предпочитают именно такие выражения, чтобы не говорить об «очищении от греха» и тому подобных неприятных вещах. [36] Ярким примером этого является: David Edwards, After Death? Past Beliefs and Real Possibilities (London: Cassell, 1999), 78. Подробнее данный вопрос рассматривается в главе 8. ) Многие горячо принимают универсализм — мысль, что Бог будет непрестанно предлагать нераскаявшимся возможность уверовать, так что в итоге Божественная любовь притянет к себе всех. [37] Классический пример такого подхода: John Hick, Evil and the God of Love (London: Fontana, 1974). Некоторые утверждают, что традиционный образ небес — люди, сидящие на облаках и вечно играющие на арфах, — выглядит невыносимо скучным, а потому они не хотят в это верить или не хотят оказаться в таком месте. Иные же довольно пренебрежительно заявляют, что Бог, Который ждет от людей непрестанного поклонения, просто не заслуживает уважения. А когда кто–то из нас возражает, говоря, что по ортодоксальным представлениям на новом небе и новой земле нас ждет полнокровная и активная человеческая жизнь, которая отражает образ Божий, нас нередко обвиняют в том, что мы просто проецируем современную жизнь на экран будущего.

Эту сумятицу разнообразных представлений отражают гимны, которые мы поем, то, как мы проживаем церковный год, а также наши похоронные обычаи (в том числе кремация). Кратко объясню, что я имею в виду.

Во–первых, наши песнопения. Если быстро проглядеть обычный сборник гимнов, можно найти там немало представлений о загробной жизни, которые ближе к Теннисону или даже к Шелли, чем к ортодоксальному христианству.

эти слова написал благочестивый христианин Джон Кибл, но тут он теряется — причем теряется не в христианстве, а подобно капле в океане, о которой говорит буддийская эсхатология. [38] John Keble, 'Sun of my soul, thou Saviour dear'. А вот его соратник по оксфордскому движению, Джон Генри Ньюман, который пишет почти гностические строки:

Думал ли Ньюман на самом деле, что в какой–то прежней жизни — будь то до зачатия или в раннем детстве — общался с ангелами, а затем должен возвратиться к такому состоянию? И затем — хотя образ одинокого странника, которого «благой свет» ведет через болота и по утесам, крайне романтичен, — неужели он действительно думал, что этот мир и нынешнюю жизнь можно назвать всего–навсего словом «ночь»? [39] J. H. Newman, 'Lead, kindly Light'.

Или как мы должны отнестись к яркому платонизму гимна «Пребудь со Мной», который кое–где все еще пользуется популярностью:

Есть множество гимнов и песнопений, которые выражают эту же идею; можно вспомнить, например, «Душа моя, там есть страна…» Воэна или «О, Земля чистого наслаждения…» Исаака Уотса. Для меня Уотс предпочтительнее: в конце концов, он опирается на библейскую типологию — на пересечение Иордана и вход в Землю обетованную, — в то время как Воэн представляет нам откровенно платонический мир с его верхом и низом, и, как мне кажется, христианское содержание там носит лишь косметический характер. Быстро просмотрев сборник гимнов, я нашел и десятки других примеров, и не все тут можно объяснить только отбором текстов в тот исторический момент, когда богословы увлекались такими представлениями.