Михаил Мудьюгин - РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВНОСТЬ

Весьма ощутительно различие между поведением священнослужителей в алтаре и вне его. Уже готовясь к торжественному попарному выходу на литию, полиелей или на один из литургических выходов, поцеловав край престола и шествуя к выходам через северные и южные двери, священники невольно подтягиваются, на лицах появляется значительность и даже торжественность; уверенными, слегка поспешными шагами, но уже без всякой суеты они появляются перед прихожанами (отвлекая их, конечно, тем самым от молитвы), а спустившись к середине храма и отдав уставный поклон предстоятелю, они (те, кто умеет себя на людях держать) застывают в позах, полных не только значительности, но и кажущейся сосредоточенности.

Все сказанное имеет в некоторой степени памфлетный характер и отнюдь не претендует на универсальность. Слава Богу, в православном духовенстве очень много тех, кто, любя Господа Иисуса и радея о Его доме, знает радость и силу настоящей молитвы, живет и трудится в постоянном общении с Богом через восприятие Его Слова и благодати святых таинств. Недостатки богослужебной практики, недостаток благоговения, а у многих даже желания и умения внешне вести себя с элементарно пристойной сдержанностью — все это, конечно, тяготит любого молитвенно настроенного прихожанина, а тем более священнослужителя. Священнику приходится прилагать немало усилий, чтобы при многочисленных и разнообразных помехах сохранять молитвенный настрой, совершать тайные и произносить возглашаемые молитвословия, следуя за текстом не только взором и языком, но также мыслью и чувством. Священнослужителю нужно, обращаясь к Богу с сознательной и усердной молитвой, своевременно исполнять все предписываемые чинопоследованием обрядовые действия, не допуская небрежности, поспешности и неаккуратности.

Все это столь трудно, что многие (может быть, даже большинство) священнослужители с самого начала идут по линии наименьшего сопротивления, т.е. заботятся только о внешней стороне служения, в большей или меньшей степени пренебрегая тем, что воистину важнее и ценнее любых обрядов, — сознательным, вседушевным богослужением. Такой упрощенческий подход к преодолению трудностей священнослужения оказывается широким путем, ведущим к гибели (Мф 7:14). Избежать этого гибельного пути возможно только действием благодати Божьей, которая дается в таинстве рукоположения, но требует постоянного «возгревания» воленаправленным усилием самого священнослужителя, как начинающего, так и уже накопившего в большей или меньшей степени опыт служения (2 Тим 1:6).

Дело трудное, но ведь еще труднее много более широкое дело спасения, и здесь уместно будет вспомнить ответ нашего Спасителя ученикам, усомнившимся в самой возможности спасения: «Человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Мф 19:26).

До сих пор мы касались в основном богослужебных недостатков и несообразностей, зависящих главным образом от самих участников богослужения, т.е. в первую очередь от священнослужителей и в какой–то мере от прихожан. Однако приходится признать, что в самом богослужении, унаследованном от множества поколений, есть особенности, не способствующие, а во многих случаях и мешающие как молитвенному состоянию и молитве присутствующих, так и восприятию ими Слова Божьего и литургических текстов. Остановимся на них, не входя в недоступные многим читателям исторические проблемы происхождения, развития и видоизменения текстов и обрядовых действий.

Прежде всего, следует выразить восторженную благодарность Богу за многовековое сохранение в Православной Церкви замечательных, поистине боговдохновенных, восточно–святоотеческих литургий св. Василия Великого и Иоанна Златоуста [17] Как показано в трудах известных богословов нашей Церкви А.Дмитриевского, Н.Успенского и других, значительная часть молитвословий этих литургий была составлена и введена в них позднее, однако в течение уже многих столетий они находятся в богослужебном применении всего православия, а участие в их составлении св. Отцов, имена которых они носят, не вызывает у богословов сколько–нибудь серьезных сомнений.

Литургия, как известно, имеет среди всех богослужений великое, ни с чем не сравнимое значение не только потому, что ее средоточие — таинство евхаристии, но и потому, что в отличие от других, постоянно совершаемых в приходской практике общественных богослужений, а именно, вечерни и утрени [18] Частое совершение других богослужений суточного круга–полунощницы и повечерия сохраняется только в монастырях, в приходской практике полунощница не совершается, а повечерие — лишь ограниченное число раз в церковном году, в основном — во время Великого поста. Часы вошли уже с давних времен в состав других чинопоследований. , ее молитвенное содержание имеет преимущественно христологический характер: молитвословия, обращенные к Богоматери и к святым, в литургии весьма лаконичны и практически не нарушают христологической молитвенной устремленности богослужения. Однако литургия в ее современном виде обладает многими особенностями текстов и обрядов, отнюдь не способствующими молитвенному состоянию и назиданию присутствующих.

Не говоря уже о малой доступности для прихожан богослужебного языка, приходится отметить наличие в литургии таких молитвословий, сам характер которых исключает возможность активного молитвенного их переживания даже и самими священнослужителями. Таковыми являются: заздравные и заупокойные поминовения, ектений об оглашенных и предпричастный интервал, заполняемый по обыкновению то «концертом», т.е. сравнительно сложным в музыкальном отношении песнопением, то чтением молитв перед причащением.

Поименное поминовение живых и усопших осуществляется включением в основное чинопоследование: живых — прошением «О милости жизни, мире, здравии, спасении, посещении, прощении и оставлении грехов рабов Божиих (следует перечень имен) и о еже умножити им лета жития их», а усопших — целой заупокойной ектений, начинающейся, однако, прошением за присутствующих молящихся: «Помилуй нас, Боже… Вставной характер этих поминовений виден уже из возможности пропуска как заздравного поминовения, так и заупокойной ектений, что и имеет место по усмотрению настоятеля в наиболее торжественные дни церковного года.

Сама по себе молитва за живых и усопших за литургией вполне естественна, но произнесение, обычно скороговоркой, имен, часто весьма продолжительное, не имеет для заполняющих храм людей ни назидательного, ни даже молитвенного значения, вызывая лишь утомление, желание скорейшего окончания и, разумеется, нарушает молитвенное состояние. Поминовение уставом предусмотрено в соответствующий момент, а именно, в конце проскомидии, т.е. приготовления Св. Даров, совершаемого обычно на жертвеннике священником во время чтения часов, но проскомидийное поминовение остается для прихожан неслышным, а «гласное» поминовение на литургии служит своего рода демонстрацией того, что поданные за свечным ящиком «записки» и «поминания» (записки, переплетенные в виде книжечки, с перечнем подлежащих поминовению живых и усопших) дошли до места назначения, т.е. до дьякона или священника [19] Пожертвования, сопровождающие подачу заздравных и заупокойных «записок», обычно занимают существенное место в приходском бюджете, чем отчасти и объясняется особая озабоченность как приходского совета, так и руководства прихода исправностью всего механизма поминовения, начиная с подачи записок и кончая произнесением содержащихся в ней имен.