Михаил Мудьюгин - РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВНОСТЬ

В некоторых православных церквах молящиеся прикасаются кончиками пальцев сначала к иконе (или к другому объекту почитания), а потом ко лбу, как бы перенося на себя благодать, источаемую от иконы или другого ранее освященного, а теперь освящающего (сообщающего освящение) предмета.

Широко практикуется помазание елеем, предварительно освященным осенением его крестным знамением (благословением) с произнесением соответствующей молитвы, что включается обычно в праздничную вечерню. Нередко елей для помазания берется из лампады, горящей перед праздничной или особо чтимой иконой, — считается, что само использование его в возженной перед святыней лампаде уже сообщает ему освящение.

Освящающее воздействие благодати через материальные ее носители, т.е. через освященные предметы было хорошо известно ветхозаветному человечеству, в том числе и обладавшему истинным боговедением Израильскому народу. Освященные предметы, носители благодати, вызывали благоговение, чувство, родственное страху, но, в отличие от физиологического и бытового страха, включающее элемент радостного возбуждения, доходящего нередко до восторженного ликования. Такими объектами являлись для израильтян гора Синай, на которой получено было Моисеем Божественное Откровение, ковчег Завета, где хранились скрижали Завета, скиния, а со времен Соломона — Иерусалимский Храм с его утварью и убранством. Однако в самой скинии, равно как и в Храме, при всей их святости было место наиболее освященное — Святое святых.

Стоит отметить, что если в христианской Церкви употребление священных предметов сопряжено с многочисленными «табу», особенно по отношению к мирянам, т.е. ко всем, не являющимся носителями сакрального облагодатствования (запреты касаться престола, евхаристической утвари и многие другие), то в Израиле эти запреты охватывали много более широкую область религиозной жизни: нельзя было входить во «Святое святых» (только первосвященник входил, и притом только раз в году — Лев 16:2; Евр 9:7), нельзя было употреблять в качестве обычной пищи хлебы предложения (Исх 19:30; Мф 12:3–4), прикасаться к ковчегу Завета (2 Цар 6:6–8), существовали и другие, довольно многочисленные обрядовые и бытовые запреты.

Категорический запрет не только почитания, но даже создания каких–либо изображений, преподанный Израильскому народу в тексте второй (в западном христианстве часто составляющей заключительную часть первой) заповеди, навсегда предопределил отсутствие чего–либо, напоминающего иконопочитание, в Израиле, в иудаизме, а позднее — в исламе. Целенаправленность этого запрета ясна: единобожию Израиля предстояло в течение многих столетий подвергаться столь могучему влиянию со стороны языческой идололатрии окружающих народов, что надо было устранить возможность возникновения любых, даже мельчайших поводов для отклонения от почитания истинного Бога, а таким поводом легко могло стать любое изображение человека, животного, даже растения и т.п.

Единственным известным исключением следует считать фигуры херувимов, изготовленные по провозглашенному Моисеем повелению Божьему и помещенные во Святое святых над ковчегом Завета (Исх 25:18–21; Евр 9:3–5). Может быть, именно уникальность этих фигур, невидимых для любопытного глаза (вспомним, что только первосвященник мог созерцать их при своем ежегодном, но однократном посещении этой таинственной, сугубо священной части скинии, а позднее — Храма) должна была напоминать рядовому израильтянину недопустимость создания чего–либо, предназначенного для постоянного сакрального созерцания.

Следует помнить, что запрет на изображения действовал как в Израиле, так и в позднейшей, современной Христу Иудее, что заставляет признать апокрифичность широко распространенного предания об изображении евангелистом Лукой Пресвятой Девы Марии: любая попытка создать нечто подобное в иудаистской среде либо была бы отвергнута изначально самим художником как нечестивое нарушение Закона Божьего, либо привела бы к негодованию его соплеменников, негодованию, опасному по своим последствиям.

Несостоятельность этого апокрифического предания подтверждается количеством приписываемых кисти евангелиста икон Богоматери: их около двух сотен, что значительно превышает физические возможности одного человека, занятого в основном врачебной (Кол 4:14), миссионерской (он — спутник апостола Павла, см. Деян 16:13; 20:5–6; 27:1–2) и литературной деятельностью (апостол Лука, как известно, автор не только Евангелия, носящего его имя, но и новозаветной книги «Деяния Апостолов»).

К тому же иконы, приписываемые святому Луке, весьма разнообразны по манере исполнения, одни из них носят явно черты византийского, другие (особенно многочисленные) — древнерусского стиля, некоторые — позволяют без труда установить наличие западного влияния.

Можно сокрушаться, что этот апокриф преподносится со многих амвонов священниками, которым лень и равнодушие к духовному состоянию паствы позволяют насыщать проповедь не Словом Божьим, не нравственным поучением, не правилами и установлениями Святой Церкви, а подобного рода измышлениями. Для спасения душ они совершенно бесполезны, но бездарные проповедники охотно к ним прибегают: можно, не напрягая мысль, в сотый раз повторить не затрагивающие ни ума, ни сердца выдумки и тем заполнить минуты, по установившемуся неписаному правилу отводимые для проповеди.

Более достоверным следует признать предание о происхождении нерукотворного образа Спасителя, которое известно в двух вариантах.

Согласно варианту, который называют «восточным», у Эдесского царя Авгаря было полотенце с изображением лика Спасителя, возникшим в тот момент, когда Господь приложил его к Своему лицу.

Вторая версия, распространенная преимущественно в Западной Церкви, говорит о женщине по имени Вероника: пожалев Христа, который нес крест, обливаясь кровавым потом, она дала Ему полотенце («плат»). Когда Спаситель, отерев лицо, вернул плат Веронике, она увидела на нем изображение (можно сказать — отпечаток) лика страдающего Господа.

Обе версии представляются в известной мере заслуживающими доверия, не только потому, что Авгарь — историческая личность, и не потому, что обстоятельства возникновения изображения на плате Вероники кажутся естественными, ибо сопряжены с историческими фактами, но также потому, что сверхъестественный характер возникновения изображения подтверждает и подчеркивает отмеченную выше невозможность создания изображения обычным, естественным путем, с применением красок и кисти.

Как известно, нерукотворный образ Спасителя в Православной Церкви уникален: его сразу можно узнать по плату, который изображается на холсте или доске вместе с ликом Спасителя; другие иконы Спасителя многообразны, но ни одна из них не носит особого наименования, как свойственно буквально всем иконам Богоматери (названия топографические: Владимирская, Казанская и др., или житейски–бытовые, иногда весьма трогательные: «Утешение в скорбях и печалях», «Скоропослушница», «Нечаянная радость» и многие другие).