Серафим (Чичагов) - Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря

Облекаясь в сарафаны, она, как превратившаяся в незлобивое дитя, любит яркие, красные цвета и иногда надевает на себя несколько сарафанов сразу, — как, например, когда встречает почетных гостей или в предзнаменование радости и веселия для входящего к ней лица. На голове носит обыкновенный старушечий чепец и крестьянский платок. Летом она ходит в одной рубахе.

Чрезвычайно чистоплотная, порядочная, она любит, чтобы в ее келье было опрятно. Со дня смерти блаженной Пелагеи Ивановны она уже переменила несколько помещений и ныне живет у ворот с монахиней Анной Ивановной, заведующей монастырской лавочкой, в которой продаются образа, крестики, пояски и проч. В клиросном корпусе одно время она жила у монахини Александры Ивановны, к которой по временам продолжает ходить и теперь, называя ее Александр Иванович. Обстановка кельи несравненно лучше, чем была у блаженной Пелагеи Ивановны, сидевшей на полу у печки между тремя дверьми. Несомненно, что у каждой блаженной имеются свои особенности. Деревянная, прочная кровать блаженной Паши, с громадными подушками, редко занимается ею, а больше на ней покоятся куклы. Да и нет времени ей лежать, так как ночи напролет она молится перед большими образами, поставленными в кивотах как в правом, так и в левом углах; изнемогая под утро, блаженная Паша ложится и дремлет, но чуть брезжит свет, — уже моется, чистится, прибирается или выходит на прогулку для молитвы. От живущих с нею и от тех, у кого она ночует иногда в клиросном корпусе, по старой привычке, она непременно требует, чтобы в полночь они встали помолиться, и если кто не исполняет этого монашеского правила, то начинает настолько шуметь, воевать и браниться, что поневоле все встают ее унимать. Строго следит она также, чтобы сестры ежедневно ходили на службы в церковь. Если блаженная Паша остается в келье, то, напившись чаю после обедни, садится за работу, вяжет чулки или делает пряжу. Это занятие сопровождается, конечно, внутренней Иисусовой молитвой, и потому Пашина пряжа так ценится в обители, что из нее делают пояски и четки. В иносказательном разговоре своем она называет вязание чулок упражнением в непрестанной Иисусовой молитве. Так, однажды приезжий подошел к ней с мыслию, не переселиться ли «ему поближе к дивному в духовном отношении Дивееву, и она сказала ему в ответ на мысли его: «Ну, что ж? Приезжай к нам в Саров, будем вместе грузди собирать и чулки вязать!» — то есть нагибаться при собирании грибов — класть земные поклоны и чулки вязать — учиться Иисусовой молитве.

Привычка ее жить с природой, в лесу, заставляет блаженную Пашу иногда летом и весной удаляться в поле, в рощи и там проводить в молитве и созерцании по нескольку дней. Не забывает она и те монастырские послушания, которые отдалены на несколько верст от обители; познавая по прозорливости духовные потребности монашествующих, но живущих на большой дороге, в соблазне, она стремится туда бороться и со врагом, и для наставления сестер. Конечно, везде ее принимают с радостью, особым удовольствием и упрашивают пожить подольше. К особенностям ее пути относится стремление постоянно переходить с места на место. Еще прежде, когда мать-игумения предлагала ей сама и через других поселиться в монастыре, она всегда отвечала: «Нет, никак нельзя мне, уж путь такой, я должна всегда переходить с места на место!» Поэтому и теперь под старость она все странствует из кельи в келью, от монастыря в дальнее послушание или в Саров, на прежние свои излюбленные места. Этим немало смущаются живущие с нею монахини, которые по величайшей любви к ней скучают, тоскуют в дни ее отсутствия и еле справляются с народом, приезжающим и приходящим к блаженной за советом и наставлением.

Во время своих странствований она имеет простую палочку, которую называет тросточкой, узелок с разными вещами, серп на плече и несколько кукол за пазухой. Этот вид блаженной Паши, с вьющимися седыми кудрями и чудными голубыми ыглазами, в ее преклонные годы ныне невольно приковывает внимание каждого человека. Тросточкой своей она пугает иногда простой народ, пристающий к ней, и виновных в каких-нибудь проступках. «А где моя тросточка! Ну-ка, я возьму ее!» — говорит она, когда ее растревожат. Все боятся этой тросточки, и бывают случаи, что она немилосердно бьет ею, когда никакими словами нельзя вразумить человека. Так, однажды пришел странник и пожелал, чтобы его впустили в келью, а блаженная Паша в это время была чем-то занята, и монахиня Анна Ивановна не решалась ее тревожить. Но странник дерзко настаивал на своем и наконец сказал Анне Ивановне: «Передайте ей, что я такой же, как она!» Удивилась Анна Ивановна словам, доказывающим, что в нем нет ничего духовного, но все-таки сочла нужным передать блаженной Паше о приходе столь мало смиренного странника. Анна Ивановна вошла в келью смеясь и говорит: «Маменька хорошая! Там к тебе пришел странник и велел передать, что он такой же, как ты! Велишь пустить?» Блаженная Паша ничего не ответила, но вскоре взяла свою тросточку и вышла наружу. Пока странник кланялся ей, она начала бить его изо всех сил тросточкой, восклицая: «Ах ты, душегубец, обманщик, вор, притворщик!» и т. д.

Трудно удержаться от смеха, когда Прасковья Ивановна развертывает свой узелок, с которым путешествует всюду. Чего только в нем нет: и корки, и горох вылущенный, и огурцы, и травки, и рукавички детские, вязаные, в первом пальце которых завязаны деньги, и разные тряпочки, и деревянные крестики, закрытые бесчисленным числом платков. Все это перепутано, смешано, и часто она, будучи в веселом настроении, сама детски хохочет, перебирая свое имущество.

Серп имеет большое духовное значение. Она им постоянно жнет травку и под видом этой работы кладет поклоны Христу и Богоматери. Если кто придет к ней из гостей, в особенности из дворян и почетных людей, с которыми она не считает себя достойной сидеть в компании, то блаженная Паша распорядится угощением, чаем, а сама, поклонившись гостю в ноги, идет жать травку, то есть молиться за этого человека. Нажатую травку она ценит и никогда не забудет в поле или на дворе монастыря, а всегда заберет уже к вечеру и отнесет или отошлет на конный двор. В предзнаменование неприятностей она жнет приходящим лопух, подавая колючие шишки, и т. д.

О происхождении ее кукол сообщила нам Анна Герасимовна, жившая с покойной Пелагеей Ивановной. Она ими занимается с усердием и немало предсказывает приходящим к ней, примерно показывая на куклах. Блаженная Паша моет их, кормит, укладывает на постель, а сама ложится на край кровати. Нельзя, по-видимому, ничем так утешить Прасковью Ивановну, как подарить ей куклу. И куклы ее замечательные! Например, есть одна кукла, которой она отмыла всю голову, и как только приходит время кому-нибудь умереть в монастыре, Паша вынимает ее, убирает и укладывает. Между куклами есть и любимые, и нелюбимые, что выражается ее ласками, играми с ними и проч.