Наталия Соколова - Под кровом Всевышнего

Окружили меня мои товарищи по работе, стали утешать. Говорят мне:

— Не огорчайся. В этом году не прошел, так в следующем попытайся еще раз. А весь год готовься. Оставайся у нас в монастыре послушником. Будешь ходить по праздникам в храм, многое узнаешь, а в будни будешь вместе с нами по-прежнему Лавру восстанавливать. Мы к тебе привыкли, труд ты любишь, мы за тебя попросим Наместника, чтобы он тебя принял.

Я поблагодарил ребят и утешился. Они принесли мне черный подрясничек для посещения храма, сказали, что Наместник принять меня благословил, что теперь я буду ходить в столовую и рано утром, и в обед, и вечером. О, это была большая радость! Но где мне ночевать, никто мне не сказал, а я сам постеснялся об этом спросить. Так что, спать я продолжал по-прежнему на улице. Но наступили холода, по ночам морозило. Я нагреб сухих листьев «под клеть» (под сводчатые арки), сделал себе нечто вроде норы, забирался туда с вечера, укрывался подобранными лохмотьями и спал до утра как убитый.

Однако вскоре морозы помешали мне спать. К утру я весь дрожал от холода, зуб на зуб не попадал… Однажды я еле дождался утра, когда загорелся свет в столовой и дверь туда открыли. Я пришел туда синий, закоченевший, весь в листьях, в пыли, в грязи, ведь около двух месяцев я не мылся, не переодевался… Тут я встретился лицом к лицу с Наместником Лавры архимандритом Иоанном (будущим епископом Псковским). Он ужаснулся моему виду и спросил меня:

— Откуда ты? Кто ты?

Наместник отвел меня к иеромонаху Арсению Булагину, бывшему арестанту. Мне дали матрасик, одеяло, подушку. И стал я жить, как все послушники: мылся, переодевался, имел крышу над головой, питался и работал. И сказали мне, что самое главное с моей стороны — это иметь полное послушание своему старцу, у которого я в келье живу».

Казалось, судьба улыбнулась Вадиму, но Господь продолжал испытывать его терпение.

Старый иеромонах начал поднимать Вадима среди ночи на молитву. Юноша послушно вставал, выстаивал длинные молитвословия, но ничего в них не понимал и клевал носом. Задолго до рассвета монахи шли на полунощницу в пять часов утра, а потом каждый приступал к своему послушанию. Весь день проходил в тяжелой физической работе на стройке, на морозе, на ветру. Вадим уставал до изнеможения и, попадая в тепло, в свою келью, тут же засыпал, как мертвый. Нелегко было в час ночи старику его добудиться. Он сказал Вадиму:

— Ты крепко спишь потому, что у тебя матрас, голова — на подушке, а сам ты закутан теплым одеялом. В монастырь приходят не для того, чтобы есть сытно да спать вдоволь. Надо бороться с похотями своей плоти, иначе душу не спасешь. Ты, брат, больше не спи на подушке. Вот тебе толстое полено, ты его клади себе под голову, на нем спать не будет хотеться. И постель по вечерам тебе нечего раскатывать — лежа на жестком полу, скорее проснешься.

Вадим беспрекословно подчинился своему суровому начальству. Он спал теперь на полу, с поленом под головою, но спать все-таки хотелось: усталость и молодость брали свое. И хоть он ничего не понимал в славянских кафизмах, но терпеливо выстаивал рядом со священником ночные часы. Господь сжалился над смиренным юношей. Его измученный вид привлек внимание Наместника. Ночью, задолго до полуночницы, архимандрит Иоанн вошел в келью к отцу Арсению. Он застал священника вместе с Вадимом стоящими на молитве в темной келье со свечами в руках.

— Как? Ты уже встал? И постель свою успел скатать? — приветливо спросил Наместник Вадима.

— Да я ее и не раскатывал, — пробормотал Вадим, протирая сонные глаза.

— Почему не раскатывал? И подушку не брал?

— Да мне святой отец сказал, чтобы я спал на полене вместо подушки.

Наместник поднял с пола тяжелое полено и сказал, обращаясь к отцу Арсению:

— Вот я сейчас тебя огрею самого этим поленом! Что ты издеваешься над мальчишкой? Я его тебе вместо сына дал, чтобы ты о нем заботился, как отец родной, а ты спать ему не даешь, по ночам будишь! Что ему дает твое бормотание молитв? Ведь он сонный, еле стоит, а днем как тень ходит — высох весь! Он стал уже негоден для тяжелой работы. До чего ты, старик, его довел? Ему двадцать лет, а ты из него святого сразу сделать хочешь? Пойдем, Вадик, со мной, я помещу тебя в другие условия. Тебе жить надо, а не умирать. Пойдем, бери свою постель. Вадим молча последовал за Наместником. Архимандрит Иоанн привел Вадима к казначею обители:

— Пусть малый у тебя теперь келейником поживет, — сказал Наместник, — ему надо отдохнуть от тяжких работ, в щепку превратился.

Вадим стал убираться в обширной келье казначея, всюду находя у него горы денег. В те годы они были обесцененные. Их надо было связывать пачками, а цена ничтожная. Так было до денежной реформы, пока не вошли в употребление новые деньги. Ну, теперь работа у Вадима была не тяжелая, он чаще бывал в храме, прислушивался к службам. Но недолго длился его отдых. Наместник вызвал его и сказал:

— Есть у меня, брат, для тебя другое послушание, тяжелое. Шесть человек уже сменили его, никто не выдерживает. Уж потрудись, Вадим, ради Христа. Доживает у нас свой век в Лавре тяжело больной старец — схиархимандрит Серапион. Он болен, рак у него. Он уже не встает, требует ухода. Смрад в его келье невыносимый, поэтому все послушники от него сбежали. Но кто-то должен быть около него.

— Благословите, отец архимандрит, — ответил Вадим и пошел к старцу.

«Вошел я в келью больного, — рассказывал нам отец Вадим, — и не знаю, за что браться: беспорядок, грязь, вонь жуткая. Я решил сперва пол вымыть. Как заглянул я за печку, а там гора белья грязного гниет, куча от пола до потолка. Видно, в этот угол кидали все белье из-под больного, не стирали, оно и пахло. Стал я ставить на улице самовары, накипятил воды, принялся стирать. Отполоскал, развесил простыни по двору. Вымыл я все углы, вымыл больного старца, переодел, перестелил ему постель, проветрил келью. Ну, у меня и запаху-то не стало!

В общем, ухаживал я за больным, как за отцом родным, он был мною доволен. Цветов нарву, душистые букеты расставлю. А к старцу Серапиону много людей приходило, беседовали с ним, почитали его.

— Как у тебя чисто, хорошо, — говорят ему, а он меня, знай, похваливает. Даже сам Патриарх Алексий I к нам в келью не раз заходил.

Подружился я с отцом Серапионом, узнал он мою историю, узнал, что я мечтаю о семинарии, да не надеюсь и впредь туда попасть: много знать надо, а откуда мне знания-то черпать? От кого? Когда?

Старец сказал мне:

— Пиши прошение на имя Патриарха, а я за тебя походатайствую пред ним.

Наступило лето. Снова набор в семинарию объявили. Старец мне говорит: