Майстер Иоганн Экхарт - Духовные проповеди и рассуждения

В 1300 году Орден посылает Экхарта на три года в Париж, духовный центр Западной Европы, где он занимает в университете должность lector biblicum. Это смутные для парижского университета годы борьбы между папой Бонифацием VIII и королем Филиппом IV, сторону которого принимает и часть французского духовенства. В 1302 году Экхарт получает звание магистра, но на третий год не остается; по причинам ли этих смут или же отозванный в Германию, где церковные реформы требовали напряжения всех сил. К парижскому пребыванию относятся не дошедшие до нас его комментарии к «Сентенциям» Петра Ломбардского, которые тогда служили основанием для преподавания догматики. На родине Экхарт становится главой Саксонского Ордена и власть его в течение восьми лет простирается от Тюрингии до Немецкого моря, от Нидерландов до Лифляндии. 51 мужской и 9 женских монастырей ему подведомственны. Жить же, вероятно, продолжает он в Эрфурте. Но вот в 1307 году Эрхарта обвиняют в том, что он поощряет ересь свободного духа, и он принужден оставить свою должность. На общем собрании в Страсбурге в 1307 году ему, видимо, удалось оправдаться, потому что в этот же год он назначен в Богемию, где преобразует богемские монастыри, замещая генерала Ордена. Ему оказано полное доверие и дана неограниченная власть. Влияние его велико и здесь: «Солнце, сияющее в Кёльне, сияет и в городе Праге», говорит в анонимном диалоге того времени «Das ist Meister Eckart Bewirtung» нищий за трапезой.

В 1311 году Экхарта избирают главой немецкой провинции (Верхней Германии и Рейнских стран до Кёльна), но Орден снова посылает его в Париж, где он занимает кафедру в высшей школе. В это время Мейстер Экхарт встречает в Париже представителей вырождающейся мертвой схоластики, которая нашла себе приют во Францисканском Ордене. Они заняты политикой и светскими проблемами. Мейстер Экхарт выступает против них как провозвестник живой религии будущего. Чем независимее и свободнее утверждает он свое учение, тем враждебнее по отношению к нему становится традиционная мысль.

С 1312 по 1320 год Экхарт занимает кафедру Страсбургской богословской школы Ордена.

Это была пора, когда молодая Германия и особенно прирейнские страны вступали в новую, самобытную жизнь. Союз городов укрепил чувство личной независимости; борьба между королем и папой освободила народную мысль. Расцветает новое искусство. Краски его ярки, формы исполнены сильного душевного движения; реализм чувственный органически сочетается с реализмом мистическим. Все напряжено от избытка духовных сил: от этого образы часто так нелепы, нескладны, подчас смешны и в то же время полны такой подлинной силы, силы земли и неба. Как отрок, вышедший из детства и становящийся мужем, теряет детскую прелесть свою и нелепо проявляет свое пробуждающееся «я», так и дух того народа, освобождаясь от оков старой, застывшей в формах культуры, начинал новую индивидуальную жизнь. И индивидуальная свобода эта была сперва в ущерб внешней красоте, достоянию и дару старой женственной культуры. Мужественный дух Германский по-новому глубоко почувствовал землю, захватил глубоко борозду, и мы видим, как возникают в искусстве и в жизни новые образы, как бы под напором сильного тока духовной жизни, точно вихрь поднял их из глубины. И все они говорят об одном, полны и преисполнены одного. Камни соборов исповедуют ту же мысль, что и Экхарт.

Этот дух проявляется в свободных религиозных общинах в мистических учениях. Народ сознает себя. Живая христианская мысль касается душ. Душа узнает в себе Христа.

***

Мейстер Экхарт был средоточием, где скрещивались духовные лучи того времени и вспыхивали огнем.

Он был величайшим богословом и проповедником Германии, но и в других странах, куда не доходил его голос, учение его распространялось через переписанные латинские и немецкие проповеди. Не только в своем Ордене и в школах проповедовал Экхарт, но все сословие призывал он к участию в высокой религиозной жизни. В женских монастырях, в домах бегинок, среди мирян звучали его немецкие проповеди. Он создал новый язык, ибо первым заговорил на родном языке о глубинах мистической и философской мысли.

Правда, и до него встречаем мы подобные попытки в сочинениях Метхильды Магдебургской и в песне о триединстве, но все это ничтожно по сравнению с творчеством Экхарта. Пластичность, простота и ясность языка достигли у него такой законченности, что в этом направлении мистики последующих времен уже не могли дать ничего нового. С бесстрашной простотой подходит он в упор к предметам самым тонким и трудным. Смело создает он слова, передающие отвлеченнейшие понятия; не боится привести тут же сравнение из повседневной жизни; делает слушателей как бы свидетелями внутреннего роста мысли своей. Вопрошает, отвечает, и строгая логика его исполнена живого огня. Он всегда неожидан; чувствуется, с какой страстью хочет он сделать каждого участником той высокой свободы и радости, которые открылись ему. Желая сделать мысли свои доступными, он при этом никогда не низводил их до уровня толпы; он хотел каждого поднять до себя. Часто слышим мы, как, предвидя трудности какого-либо толкования, он убедительно просит: «Будьте теперь внимательны, поймите меня теперь хорошенько!»

Оттого, что он всегда горит в этом огне, который сжигает все, что не есть безусловное, подлинное перед лицом вечности, – строг его голос. Это не его строгость. Это строгость вечности, говорящей через него. Это не ригоризм аскета, который требует от других того, над чем мучается сам. Он не устает сражаться с тем духом «мещанства», который может проявляться во всех областях и всюду, даже в мирах духовных ищет удобного успокоения на догмате благополучия, и непременно так или иначе добивается для себя маленькой выгоды, признания…

Всякое «прекраснодушие», «расплывчатые чувства», «духовные услады» преследует его насмешка. В конце одной особенно высокой проповеди он вдруг как бы с отчаянием восклицает: «Благо тому, кто понял эту проповедь! Если бы здесь не было никого, я должен был бы сказать ее этой церковной кружке.

Найдутся жалкие люди, которые скажут: я вернусь к себе домой, сяду на свое место, буду есть свой хлеб и служить Богу. Такие никогда не поймут истинной нищеты духом!»

Иногда избыток радости от открывшегося ему познания придает его словам неожиданную смелость.

В одной проповеди Экхарт, отвечая на упрек, что он посвящает толпу в слишком высокие тайны, говорит: «Если не учить невежественных людей, то никто не станет ученым. Затем и учат невежественных, чтобы они из незнающих стали знающими. Затем и врач чтобы исцелять больных. Иоанн пишет Евангелие для всех верующих и также для неверующих, и все же он начинает с самого высокого; что может сказать человек о Боге. А если найдется человек, который неверно поймет такое слово, что же может сделать тот, кто верно преподает верное слово? Не были ли слова Иоанна и слова Господа также часто неверно поняты?»