Николай Агафонов - Непридуманные истории (сборник)

– Да вы отпустите его, ему же больно!

Савватий встал, отряхнул подрясник, поиграл ножом.

– Штука хорошая, – сказал он. – В монастырском хозяйстве пригодится, а вам пять минут на сборы, через пять минут выйду: кто не спрятался, я не виноват. – И спокойно пошел к себе в келью.

Больше таких наездов не было.

Наконец пришел владыка, извинившись за задержку, пригласил Савватия в кабинет. Он подробно расспросил его про все стороны жизни монастыря. Внимательно слушая о всех трудностях и тяготах и неустроенности монастырской жизни, владыка вздыхал и сокрушенно качал головой. На успехи реагировал восклицаниями: «Молодцы! Вот видите, что-то уже получается!» – или: «Рад за вас».

– Сейчас мечта наша – баньку построить, – говорил Савватий. – Летом-то мылись в речке, а как зима пришла – негде, не завшиветь бы. На строительство бани надо тысяч пятнадцать – двадцать. Весной думаю у собора крышу перекрывать, чтобы дальше не разваливался, и потихоньку начинать реставрировать.

– Вот, отец Савватий, – перебил его владыка. – Решил я вам в подворье передать храм Святой великомученицы Екатерины, среди городских приходов по доходу он не на последнем месте. Будет для вас материальная поддержка.

– А куда же настоятеля отца Аркадия Филимонова? – поинтересовался Савватий.

– Я его снимаю, уже указ готов, не хочу перед Рождеством расстраивать, а после Рождества приезжай, принимай дела. Его пошлю настоятелем в деревню Кудиновку, он этот приход сам основывал, пусть туда и едет.

– Владыко, – оторопел Савватий, – там же от силы десять – пятнадцать прихожан, а у батюшки семья многодетная, он же себя не прокормит.

– Ничего, не пропадет, он шустрый, деятельный, чего-нибудь придумает. Сам виноват, я его не собирался снимать, а только предложил третью часть дохода вам на монастырь отдавать, а он мне заявляет, что негде взять денег, все уходит на реставрацию и содержание храма. Мне такие настоятели не нужны.

– Владыко, но он же действительно много делает в храме.

– Хватит заступаться, – нахмурился владыка, и в глазах его мелькнул холодный огонек. – Я своих решений не меняю. – И встал с кресла, давая понять, что заканчивает неприятный для него разговор.

Для Савватия это прозвучало по-пилатовски: «Аще писах, писах» [5], – и он понял, что спорить с архиереем бесполезно, только раздражит владыку, и подошел под благословение. Когда владыка благословлял Савватия, взгляд его снова излучал доброту и мягкость. Улыбаясь, он, слегка пристукнув ладонью Савватия по лбу, произнес:

– Не бери в голову, пусть она будет у тебя светлой и ясной, поднимай монастырь, вопреки всем врагам Церкви и Отечества.

Савватий вышел от архиерея, размышляя о том, что есть как бы две правды: одна – архиерея, другая – отца Аркадия. Но архиерей думает обо всей епархии, а отец Аркадий только о своем приходе. «Значит, архиерейская правда выше», – решил Савватий, немного успокаиваясь, глянул на часы и понял – на последний автобус он опоздал.

«Как же я буду добираться? Так хочется поспеть к ночной рождественской службе! Господи, помоги мне, грешному, не ради меня, окаянного, а ради братии моей, да чтобы службу рождественскую отслужить».

После этого он три раза прочел «Отче наш…» и трижды «Богородице Дево, радуйся». Рядом взвизгнули тормоза, из остановившегося черного джипа выскочил парень, в котором Савватий узнал сержанта Стаса Кремлева из своего спецназовского батальона.

– Товарищ старшина! – кричал на ходу, широко раскинув руки, Стас. – Еле вас признал в рясе, вот так встреча!

– Значит, глаз разведчика не подводит, – так же обрадовался Савватий, идя навстречу объятиям Стаса.

– Вы как нас учили: смотреть не на одежду, а на лицо, в глаза, чтоб своих и чужих распознавать, – крепко обнимая, смеялся Стас.

…Петр и Христофор, закончив украшать елку, любовались своим творением.

– Э-э, да уже двенадцатый час, раз наместника нет, давай помолимся, отдохнем, а утром пораньше встанем. Он, наверное, приедет, и будем службу править, – озаботился Петр.

Кельи Петра и Христофора были в разных частях корпуса. Петр повесил свой подрясник на гвоздь, подлил в лампадку масла, прибавил фитиль, так что осветился не только иконный угол, но рассеялся мрак во всей передней половине кельи. Перед тем как лечь в постель, выглянул в окно. Ночь была темная, но ему показалось, что между руинами монастырского собора мелькала тень, похожая на фигуру Федьки Чернокнижника. Петр перекрестился, отгоняя тревожные мысли, и юркнул под одеяло. Но заснуть не мог, вспоминая разговор с Христофором об оборотне и о Чернокнижнике. Днем он в них не верил, да и сейчас не очень, но в темноте все предметы вокруг обретали зловещее очертание, казалось, что с уходом солнца человек становится незащищенным от темных сил зла. «Как же незащищенным? – подумал Петр. – А молитва для христианина есть и защита, и оружие».

В это время под окном кельи он услышал чьи-то шаги, затем удар и рев, похожий на рычание зверя. Наступила тишина. Затем снова шаги, снова удар и снова стон и рычание. Петр подскочил с кровати как ужаленный; широко перекрестившись, он истово произнес:

– Спаси и сохрани!

Затем, схватив из-под кровати топор для колки дров, выскочил на улицу в одних кальсонах и рубашке, читая на ходу молитву:

– Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его…

Дверь в келью Христофора оказалась приоткрытой, но самого Христофора там не было. Он кинулся назад в свою келью, чтобы одеться и продолжить поиски. Христофор стоял в его келье к нему спиной, закрыв лицо руками. У Петра мелькнула дурацкая мысль, что Христофор сейчас повернется, и он увидит звериный оскал оборотня. Он нерешительно окликнул его:

– Христофор!

Тот обернулся. Петр увидел искаженное гримасой боли и досады, заплаканное, по сути еще детское лицо Христофора. Петр опустил на пол топор, сел на кровать, пригласил сесть на табуретку Христофора:

– Ну, рассказывай, что случилось, я тут так за тебя испугался.

Христофор рассказал, что когда они разошлись по кельям, то его стали одолевать страхи, и он решил пойти к Петру. Для сокращения пути решил идти не по дорожке, а прямо под окнами, а там оказался лед, чуть припорошенный снежком, вот он и шмякнулся, от боли и досады зарычал, сделал еще пару шагов и еще раз шмякнулся. Приходит в келью, а Петра нет, ну тут он совсем пал духом и расплакался.

– Да это я в окно воду из-под умывальника выплеснул, лень было выносить, – признался Петр.

– Ах ты, филолог недоученный, я из-за твоей лени чуть башку себе не разбил!

Они оба рассмеялись. В это время во двор вкатил, сверкая фарами, черный джип, просигналив пару раз. Петр, накинув подрясник и фуфайку, вместе с Христофором выскочил во двор. Из джипа вышел наместник, широко улыбаясь, двинулся навстречу братии.