Алексей Бакулин - Письма в Небеса

Иверский приход — особый. В этом храме вместе с обыкновенными прихожанами молятся бездомные, наркоманы, алкоголики, недавно вышедшие на свободу зэки… А ещё люди, как говорится, «больные на голову»: на окормлении у храма Психоневрологический интернат № 10. Настоятель Иверского храма — протоиерей Геннадий Никитин. Я спросил у отца Геннадия:

— Как вы не боитесь заниматься такими людьми? На других приходах настоятели не очень-то любят подобную публику, и это понятно: ненадёжный народ…

— Да и я их не слишком люблю, — пожал плечами батюшка. — Но кто-то же должен и такими людьми заниматься. Трудно — ясно, что трудно. А что делать, если человек приходит к нам и просит помощи? Иногда из милиции к нам направляют — так прямо и говорят в отделении: «Идите в Иверский храм, там помогут!» Они и идут. Да, это люди в большинстве своём ненадёжные: после долгой пьянки мало в человеке надёжности остаётся. Они могут и сбежать, и напиться, и украсть что-нибудь.

— И что вы в таких случаях делаете?

— Руками разводим. Молимся. И их молиться приучаем. Крестим их, а потом люди сами решают, как дальше жить. Они чётко делятся на тех, кто ищет свет, тянется к новой жизни, и тех, кому бы только поесть да погреться. И мы поступаем с такими соответственно: получи помощь и плыви дальше — мы же не можем вечно помогать безбожникам. Или молись вместе с нами, очищай душу мало-помалу, или — извини! — ищи сам свой путь в безбожном мире.

Отец Геннадий говорит резко, даже сурово, но одно дело — слова, другое дело — жизнь… Мы-то знаем, что в Иверском храме «отделение овец от козлищ» происходит не с маху: за людей борются до тех пор, пока последний проблеск надежды не погаснет. Вот и Ксения: уж на что расхристанная была овечка, но что-то было у неё в душе, горел какой-то слабый огонёк… И сестричество не жалело сил, сражаясь за неё.

Как-то раз отец Геннадий позвонил Наталье Витальевне:

— Опять Ксения пропала! Едем на Удельную, будем там искать.

В парке на Удельной — целое государство бездомных. Тут они кучкуются возле помоек, тут общаются, узнают городские новости, устраивают временные жилища, даже семьи заводят… Кстати, между собой они очень мирно живут — можно сказать, в любви и согласии. Наталья Витальевна не в первый раз посещала это бездомное царство — обитатели тут же узнали её и подсказали, где искать пропажу:

— В морге она лежит!

— Как в морге?!

Но оказалось, что морг — бывший, развалины одни, стихийно превращённые в общественный туалет. Именно там среди всего туалетного добра лежала полуживая Ксения. Наталья Витальевна не сразу её обнаружила…

— Кричу: «Ксения, Ксения, где ты?» И вдруг вижу: встаёт с земли что-то… Именно что-то, а не кто-то. Это наша девочка, едва живая! Весу в ней осталось — килограммов сорок. Увидела меня, разулыбалась: «Наталья Витальевна, как же вы меня нашли?.. Ой, какая вы добрая! Я вас люблю!» И лезет целоваться. Я говорю: «Стоп, не надо! Вшей много?» А вши у неё по лицу, по одежде стадами ползают. Повезли её в больницу, молясь Матери Божией… И по этим молитвам Ксению приняли без очереди: тотчас определили в палату. Девочка наша едва Богу душу не отдала, но тут её вылечили, выправили, поставили на ноги. А я из больницы пришла к отцу Геннадию и расплакалась: «Батюшка, я же ей не нужна! Я за ней гоняюсь без конца, говорю ей правильные слова, а Ксении это ни к чему!» Батюшка отвечает: «Ну что ты, несмысленная! В первую очередь это тебе нужно!» А потом оказалось, что это нужно и ей, и мне. Всем нам! Мы никак не можем понять: заботясь о других, мы заботимся о себе!

Ксения вышла из больницы здоровая, образумившаяся. Начала посещать храм, причащалась, исповедовалась… Жениха себе нашла: молодого бездомного парня. Он из Ростова приехал в Петербург заработка искать, да что-то у него не заладилось: начал пить, опустился. Ксения его выходила, привела в храм, отучила от пьянства. Жили они два года душа в душу. Только бес никого запросто не отпускает: мстит каждому, кто пытается вырваться. Случилась беда: снова помутилось у Ксении сердце, убежала она из дома, нанюхалась морилки и тут же, одурманенная, утонула. Как её принял Господь? Не будем о том гадать. У Бога милости много, а Ксения, она на земле в аду жила — может, на небесах отдохнёт?..

— Неужели вам никогда не бывает страшно? — спрашиваю я у Натальи Витальевны. — Вам, женщине, приходится посещать такие злачные места, встречаться с людьми, чью реакцию трудно предугадать…

— Конечно, страшно! Я вам такой случай расскажу: у нашего сестричества была подопечная семья — многодетная и неблагополучная: у матери две дочери и семь сыновей. Все сыновья — токсикоманы. Прихожу я к ним: квартира даже не грязная, а чёрная, света нет, газовой плиты нет… Навстречу мне выходит мальчик… Я взглянула на него и похолодела от ужаса: картинка не для слабонервных! Лицо у ребёнка потемневшее, глаза наполнены нечеловеческой злобой… Смотрит на меня молча, и я ощущаю, как от него исходят волны ненависти… Вслед на ним появляются и его братья: все такие же, один другого страшнее. У многих в руках газетные трубочки с морилкой — они ею дышат… Я струсила ужасно. Прижалась спиной к дверям: «Матерь Божия!.. Я ведь могу здесь навсегда остаться…» Но при этом надо не показать виду, что тебе страшно, надо оставаться спокойной… Не помню, как я оттуда выбралась, — и скорее к батюшке. Отец Геннадий выслушал мой рассказ и говорит: «Ну, пойдём вместе, посмотрим, что там такое…» Я говорю: «Батюшка, да вас же там разорвут! Это нечисть, которая ненавидит свет!» — «Вот и посмотрим… С Богом никуда не страшно». Берёт батюшка кропило, берёт крещенскую водичку, и мы идём. Встречает нас всё тот же страшненький мальчик. Чёрный, беззубый, опять с этой своей газеткой… А батюшка подходит к нему, гладит его по голове и говорит: «Тебя как зовут?» — и в глазки ему заглядывает. — «Миша!» — «Ах, Мишенька! Да ты у нас какой парень-то хороший!..» Достаёт своё кропило: «А мы тебя сейчас водичкой-то и освятим! Тебя как Господь-то любит!» И кропит его водичкой. И тут я вижу сцену из «Аленького цветочка»: наш ребёночек-чудовище превращается в нормального мальчика — радостного, счастливого, впервые встретившего человеческую любовь. Но, конечно, нужно понимать, что и Мишенька этот, и все его братья — люди больные и нуждаются в лечении. За один раз их к свету не выведешь, нужна долгая-долгая работа и специалистов-психиатров, и нас, православных людей. Кто возьмётся за такую работу? Да, люди нам помогают: замечательные девушки из Свято-Иоанновского монастыря приходят поработать с больными, артисты городских театров устраивают в интернате бесплатные праздничные концерты… И всё-таки рук нам не хватает. Если бы кто-то из ваших читателей согласился взять на себя такой крест: прийти к нам в сестричество, чем-то помочь, попробовать свои силы, а может быть, и остаться с нами… Может ли православный человек спокойно смотреть, как гибнут люди? Я не зря вспомнила про «Аленький цветочек» — в детстве это была моя любимая сказка: меня так радовало, что простая девушка одной своей любовью превратила чудище в прекрасного принца. Но дело в том, что эту сказку непременно нужно сделать былью: современный мир рождает столько чудовищ! — если не вернуть им человеческий облик, они раздавят нас…