Всеслав Соло - Переодетые в чужие тела

-- О...ий так... больно...сс... Па!-Па-а! -- вскричала она.

-- Потерпи, моя умница. Ну,.. что ты, ма-ленькая моя. Потерпи, я же потихонечку, -- победно нашептывали горячие Мишины губы.

Другой человек

На следующий день, приятно уставшая, с растрепанной прической, но неуловимо, неумолимо посвежевшая Юля, снова заветно и сосре-доточено уединилась.

Теперь уже реально любимый человек --Миша, такой неуклюжий с утра: как и вчера, ушел по делам.

Постепенно, улучившая момент, наболев-шая печаль вкрадчиво снова прикоснулась к ней. Внимательно решила она продолжить чтение отцовского дневника.

Девушка достала его из-под подушки, но по пути этого действия она посмотрелась намерен-но в стоящее на тумбочке возле кровати округлое, в металлической резной оправе, зеркало; несмотря на несобранный вид свой, ей улыбнулось, понравилось ее, сейчас отра-зившееся в чистом серебре зеркала, лицо.

"Сегодня, будто что-то остановилось во мне из того, -- подумала девушка, -- что всегда заставляло идти, а точнее бежать, искать и тревожиться, и потому спотыкаться и падать, ошибаться и жить наугад, я словно видела раньше все очень близко и мутно, а теперь, мне кажется, что мне придется научиться заново открывать, узнавать старые детали, в обнажившейся, еще не освоенной, будто чужой панораме прожитой жизни моей.

Даже... папина беда, нет, она не прошла, она есть, и я все так же могу чувствовать ее, но и она, тоже какая-то остановленная сегодня, и я имею возможность ее рассматривать".

Медленно Юля отвернулась от зеркала, она еще совершенно никогда не видела свое лицо в нем освещенное первыми, незримыми, живи-тельными лучиками женственности. В этом, каждое осознаваемое ею мгновение, ощутимо при-сутствующем прикосновении материнского состояния, когда человек впервые открывает в се-бе, пускай еще наощупь, но способность не судить, а сострадать, она и приступила к дальнейшему чтению дневника, и разлистнула его.

Вначале она усвоила и поняла страницы, повествующие о тогдашнем еще мальчике, папе, где проявились его первая любовь к Лоле и многие другие перепутья взросления; первая, неудачная семья -- это время было описано в мрачных красках и как-то вскользь, не подробно.

Далее, многое узнавала девушка о человеке, о котором, как она, (разъяснялось в ее сознании теперь), не имела должного и необходимого представления как дочь.

Все казалось Юле важным в дневнике, но, когда она дошла в своем пристальном чтении до мест, в которых появилась ее, такая далекая и дорогая мама и особенно, когда девушка дочиталась до папиных исповедей, где все ярче и отчетливее говорилось о ней, о дочери Юле, она зачитала прерывисто, время от времени останавливаясь, обдумывая, и что-то перечитывала повторно.

Заинтересованно заострялось ее возбужден-ное внимание, чтобы независимо, безавторитет-но осмыслить рукописные откровения отца, и требовало это внимание, порою, даже неодно-кратного перечтения мест особо располагаемых к размышлению:

* * *

"Моя вторая, но первая, которую любил я, будущая супруга, Катерина Иосифовна, Катенька, как я стану ее называть потом, работала в научной библиотеке. Как-то я зашел в эту библиотеку совсем накануне защиты моего очередного научного труда.

Мы увидели друг друга и тут же разговорились часа на два. Как раз рабочий день в библиотеке закончился, я, как истинный джентльмен, сразу же решился пригласить мою, ставшую на редкость молниеносно близкую и необходимую мне, знакомую в гости к себе домой -- и она, тогда так женственно отказалась, но не отказала -- сама пригласила меня в гости к себе. И я пошел.

И с тех пор мы больше с ней не расставались до самой ее безвременной кончины".

* * *

"Я отправлял Катеньку в роддом. Она старалась, пробовала лукаво улыбаться, передыхая и набираясь сил для нового сражения с болью, которая стремительно бросалась на нее, словно то-же передохнувши -- жестоко впивалась, хватала Катеньку за живот, сотрясала ее, будто дознавалась -"Будешь еще улыбаться?!"

Катеньку уже отвозили в палату, когда она сказала мне:"Я обязательно рожу свою заместительницу!"

-- Но может родиться мальчик, -- сердечно и мило попытался возразить я.

-- Нет, -- неотступно сказала она. -- Родится обязательно девочка... Юленька... -- загадочно куда-то смотря, назвала Катенька имя нашей, через три дня действительно появившейся на свет дочери. -- Никогда не давай ее в обиду, -- будто прощалась она, -- пусть Юленька будет всегда с тобой!

-- Ты ошибаешься, -- поправил Катеньку я, -- с нами, Юленька всегда будет с нами.

-- Да, конечно... с нами, -- почему-то печально подтвердила мои слова Катя.

Больше я Катеньку живой не видел...

Она рожала невероятно тяжело, как рассказывал мне врач, принимавший роды, и... через два с небольшим дня умерла, скончалась от сер-дечной недостаточности."

* * *

"Юленька подрастает. Она -- невероятная копия Катеньки! Да нет, она, без сомнений, маленькая Катя!.. Особое удовольствие для меня составляет купание моей дочери, после которого наступают, когда я укладываю Малышку в постель, искушительные мгновения соблазна, -- я поглаживаю ее, изящно сложенное, нагое и доверчивое тело, и я, с огромным трудом сдерживаю свои руки, когда они едва прикасаются к откровенно обнаженным местам.

Насыщяюсь энергией. Мои мускулы налиты сокрушительной силой. Тогда ухожу к себе и подолгу, шепотом разговариваю с фотографией Кати...

Недавно, я нарочно показал одну из многочисленных фотографий своей покойной супруги одному своему знакомому.

На этой фотографии Катенька изображена в детстве -- семи лет, знакомый хорошо помнит мою дочь Юлю в лицо, (он художник, как-то рисовал ее портрет).

"Как озорно выглядит здесь Юля!" -- констатировал знакомый, и когда я признался, что это не Юля, а Катя..., он так и не поверил мне.

Я никогда и никому не отдам Юленьку! Она будет всегда со мной, как завещала Катя...

Признаться, я частенько ловлю себя на мысли, что я начинаю любить свою дочь как жену, мою маленькую супругу, с одной только разницей, что я не трогаю ее...

Собственно говоря, она и ведет себя очень похоже. Пытается стирать... Убирается дома... Скоро научится готовить..."

* * *

"Я страшно, мучительно ревную свою дочь к мужчинам!.. Не хочу и думать про то, что она, когда-нибудь, когда-то, не за горами уже, ускользнет от меня... Нет!... Кажется, я не в силах буду этого пережить, я просто не знаю, как смогу такое пережить... Второй раз потерять ее, мою Катю?!

Я всячески мешаю и буду продолжать жестоко мешать любому молодому человеку обращать свое внимание на мою дочь, выказывать каким-либо способом свои чувства к ней."

* * *

"Ах, если бы я смог стать молодым и другим человеком! Тогда бы я женился на Юленьке... Но..., зловещие законы общества, которые мы впитываем в себя чуть ли не с молоком матери, которые потом именуются, и становятся частью нас как совесть и мораль, правила этики -- именно они никогда не позволят мне этого сделать!