Всеслав Соло - Переодетые в чужие тела

-- Короче, кто это? -- спросил профессор.

-- Порядков.

-- Порядков? -- переспросил профессор.

-- Именно он, Петр Алексеевич, профессор психологии, твой лучший товарищ, бывший. Да ты не переживай, Василий Федорович, я все об-ставлю в лучшем виде.

-- Он уже в курсе?

-- Еще нет, но сейчас он будет, -- Юсман взглянула на часы, -- еще целых полчаса ждать моего звонка и может подняться сюда, к нам на кафедру в любой момент по-моему приглашению. Ты согласен?

-- Да, -- согласился Аршиинкин-Мертвяк. -- У меня, действительно, нет выбора.

Юсман позвонила Порядкову и теперь с минуты на минуту ожидался его приход.

-- Я хотел у тебя спросить, Виктория, пока не появился Петр Алексеевич.

-- О чем?

-- У тебя такое бывало или бывает?

-- Что именно?

-- Когда нервничаешь и делаешь резкое движение, а... оно... происходит и не происходит.

-- Не понимаю, Василий Федорович.

-- Скажем, поднял я руку, точно понимаю, что сделал это движение, а на самом деле рука остается на месте.

-- Боже мой, -- покачала головой по сторонам отчаянно выражая соболезнование, Юсман. -- Они тебя даже не закрепили как следует. Что ж ты молчал?! -- возмутилась она.

-- Мы же решали дело, -- вздохнул тяжело профессор.

-- Но это же тоже дело! Или ты думаешь всю оставшуюся жизнь прожить на цыпочках в этом теле. Тебя необходимо срочно закрепить. Ну, ладно, это мы решим тоже.

Хотя, с виду, в своих интонациях, Юсман и вела себя, в какой-то степени, бравадно, но Василий Федорович простительно понимал Викто-рию, потому что находилась она в эйфории, в сильно возбужденном состоянии, не соответствующим реальному положению дел, в эйфории, вызванной страхом, неподдельной угрозой смерти. Таким образом, она, как бы защищалась и поддерживала себя.

Вскоре на кафедру пришел Порядков.

Выбор - Смерть

На следующий день, вечером, Юля находилась дома одна в приподнятом состоянии духа.

Еще с утра, перед тем как уйти по делам, Миша предупредил ее о том, что сегодня в гости должен подъехать профессор психологии Петр Алексеевич Порядков, Юля немного помнила его по отцу.

"Петр Алексеевич" -- сказал Миша, -- "Я, очень возможно, задержусь, пусть он -- обязательно дождется меня. Это очень важно. Мы с Порядковым будем решать проблему пребывания твоего папы в клинике. Может удастся. Только ни о чем не спрашивай его заранее, он все равно не откроется. Я хочу, чтобы мы это решали вместе."

Юля тщательно убралась в квартире, привела в порядок свои волосы и лицо, оделась в соответствии -- для приема гостя: удобное, не стесняющее движения тела, домашнее платье черного цвета, кружевное -- уютно смотрелось на ней.

Вскоре, как и предупреждал Миша, подъехал Петр Алексеевич. И они вдвоем, Юля и Петр Алексеевич пили чай с пирожными, сидя в гостиной в креслах и разговаривали.

-- Мне кажется, что с вашим отцом все бу-дет в порядке, -- сказал профессор, размешивая ложечкой сахар в очередной чашке чая.

-- Вы так думаете? -- уточнила Юля.

-- Я просто уверен в этом. Обязательно будет порядок.

-- Ну, если сам Порядков говорит, что ожидается порядок, тогда -- нет сомнений, -- попыталась пошутить Юля, хотя ей это было трудно и шутка прозвучала в неловкой, неуклюжей интонации голоса.

-- Да, да! -- воскликнул профессор, поддерживая конфузию девушки. -Мое любимое слово -- порядок!

Юля продолжала, не всегда и во всем склад-но, беседовать с Порядковым, ожидая возвращения Миши, а в это же время Юсман и Миша (Василий Федорович) подъехали на автомобиле, принадлежавшем Виктории Леонидовне к зданию Интегральной Фирмы "Обратная Сторона" и припарковались от него далее по переулку метрах в пятидесяти.

-- Ну, что ж... Ты готов? -- спросила Юсман. Василий Федорович не ответил, он думал о чем-то, всматриваясь в ночную глубину переулка. -- Что молчишь, профессор? Думаешь, что мне на душе легко?

-- Я не об этом сейчас подумал, -- заговорил Василий Федорович.

-- А о чем? -- ласково погладив его по волосам, спросила Юсман.

-- Юля беременна, -- коротко сказал профессор.

-- От... тебя? -- вкрадчиво уточнила Юсман.

-- От меня, -- подтвердил он.

-- Ты уверен?

-- Ты что, с ума сошла, Виктория, от кого же еще! -- заволновался профессор, -- Юленька. Она... ты должна это знать!

-- Ты меня неправильно понял, Василий Федорович, я хотела сказать: ты действительно уверен, что Юля и в самом деле беременна?

-- Да. Мы вместе, с неделю назад, ходили к врачу, -- успокаиваясь подтвердил профессор.

-- Да-а, -- протяжно сказала Юсман.

-- Что значит "да"? -- возмутился профессор, -- осуждаешь?!

-- Да перестань ты, Василий Федорович, в самом-то деле, взрываться. Я сказала "да" просто так. Каждой женщине внутренне, по природе, хочется иметь ребенка, но не каждая может... его иметь.

-- Прости. Я наверно тебя обидел, -- извинился профессор.

Уличные фонари задумчиво освещали ярким желтым светом переулок.

-- Ничего... -- сказала Юсман и помолчавши немного, неожиданно, для мечтательно расслабившегося в это время профессора, активизировалась, -надо делать дело! -- подвижно и решительно заявила она. -- Идем, Василий Федорович.

-- Скажи, Виктория, ты довольна своим по-ложением? -- не обращая внимания на активизацию Юсман, холодно проговорил Аршиинкин-Мертвяк. Оставаясь теперь сидеть неподвижным и даже еще спокойнее в голосе, он будто придержал своим вопросом подвижность Виктории.

-- Ты... имеешь ввиду... -- призадумалась она, -- мое женское положение?

-- Да.

-- Я всегда к этому стремилась. Мое приобретение -- это всегда была и есть я сама.

-- Счастливая ты.

-- А разве ты не имеешь, то, что хотел?

-- Кажется, уже не имею.

-- Не понимаю тебя. Сожалеешь?

-- Сейчас... Да. Но не о том, что получил возможность, а о том, что не могу возвратить ее.

-- Удивительно. Стремился и стал. Зачем же терять?

-- Да. Я стремился. Да. Приобрел. Ну, почему же такая клейкость человеческой судьбы!? Нет, я не хочу и не принимаю такое!

-- Мне тебя жаль. Ты как ребенок: поигрался, познал и хочешь отдать. Но это настоящие игры, Василий Федорович, с болью и кровью, среди людей не принято иначе.

-- Знаю. И это меня мучает. Как много и бы-стро мы могли бы узнать и познать и покаяться и идти дальше, если бы...

-- Можно было бы играться и отдавать? -- уточнила Юсман.

-- Да. Играться! Именно так! С детским во-сторгом отдаваться соблазну желания и отходить от него, отпускать для другого.

Я чувствую, я понимаю, что не может больше так продолжаться на Земле: человека поглощает желание или множество таковых, и он -- не успевает, не может освоить из них, хотя бы те, которые видит и хочет иметь...

Почему, почему, ему, человеку, постоянно приходится исподволь коситься на желаемое, страдать о близости с ним, но иметь его, в лучшем случае, частично, не полностью, по крошкам, а в худшем... не иметь никогда, а еще хуже того -- получить желаемое и не мочь возвратить его по-другому, нежели как ценою собственной жизни.