Тэхэнь Кын Сыним - Дзэн и просветление. Внутренний путь к свободе

Мне, как и другим европейским переводчикам, работающим с книгами по дзэн, пришлось столкнуться с трудностями адекватной передачи смысла некоторых слов, в моем случае корейских. Нужно было сделать материалы этой книги более понятными для тех, кто знает о корейском сон-буддизме мало или совсем ничего. Поэтому я сократила употребление некоторых корейских буддийских слов, таких, например, как Han Maum, Juingong, чтобы читателю было легче воспринимать текст, не «спотыкаясь» о корейские слова.

Когда речь идет о книгах такого рода, перед переводчиком встает нелегкая, но вместе с тем интересная задача: ты должен перевести текст, содержащий в себе образ видения мира, присущего одной культуре, но не имеющего эквивалентного объяснения в языке другой. Это становится вдвойне очевидным, когда имеешь дело с книгами по дзэн-буддизму: в учениях дзэн всегда что-то остается за пределами языковых средств. Ведь истину мастер дзэн зачастую передает, не прибегая к помощи слов.

Выражаю глубокое уважение и признательность моим друзьям и братьям по дхарме — Ильгё Сыниму и Чонг Го Сыниму, которые оказали мне большую честь и доверие, предоставив замечательную возможность приобщиться к учению мастера Тэхэнь.

Оксана Файзуллина

Тэхэнь Кын Сыним родилась в 1927 году в аристократической семье. Статус семьи изначально был гарантией полного процветания, но к моменту рождения Сыним положение семьи уже было шатким: усилия японцев колонизировать Корею привели к военной оккупации страны, которая началась в 1904-м и постепенно становилась всё более жестокой. Отец Тэхэнь Кын Сыним, военный офицер при дворе последнего корейского императора, продолжал противостоять японской оккупации. В результате, когда Сыним было шесть лет, японское военное правительство завладело домом ее семьи, всем их имуществом и остававшимися у них землями. Они бежали в чем были, буквально за несколько минут до появления японской секретной полиции. Семья перебралась через реку Хан и к югу от Сеула построила горную хижину. В течение длительного времени едой им служило то, что удавалось выпросить, и то, что оставалось на полях после сбора урожая.

Безжалостное сжатие удушающей хватки Японии в отношении Кореи, падение корейского двора и жалкая ситуация, в которой оказалась семья Сыним, привели ее отца в отчаяние. Отец Тэхэнь Кын Сыним, который всегда был к ней добр и всегда был готов прийти на помощь другим людям, по какой-то причине стал изливать весь свой гнев на Сыним, свою старшую дочь. В смущении, не понимая, что происходит, Сыним сбегала от отца и как можно дольше оставалась вдали от хижины. Несмотря на то, что темнота и странные звуки ночи пугали ее, Сыним стала спать в лесу, укрываясь листьями, чтобы согреться.

Прошло около двух лет голода и холода, Сыним исполнилось восемь лет. Несмотря на то, что ее жизнь была тяжелой, внутри она стала чувствовать себя совершенно по-другому. Страх, который она испытывала по ночам от пребывания в горах, куда она сбегала, исчез, и темная ночь постепенно начинала казаться уютной, теплой и красивой. В лесу не существовало различий между богатыми и бедными, имеющими власть и не имеющими ее; все листья в лесу поддерживали друг друга и жили в гармонии. В сравнении с этим ей казалось, что внешний мир был полон неравенства и страдания.

Наиболее часто Сыним задавалась вопросами о том, кто создал ее и кто внезапно сделал бездомной, и почему другие люди так много страдали от голода и болезней. Куда бы она ни посмотрела, всюду, казалось, люди были рождены для страдания. Они жили разобщенными и занимались, казалось бы, совершенно ненужными вещами до тех пор, пока не ослабнут и не умрут. Неужели ради этого стоило жить? Каков был смысл такого существования? Интуитивно она чувствовала, что существует нечто большее, нечто фундаментальное, то, чего она пока не видела. Но что это было?

Другой вещью, которую она отмечала, было то, что ни одно дерево не было похожим на другое, и даже отдельные капли дождя были разными. Ей казалось очень странным, что всё было таким разным. Целыми днями она могла размышлять над этими вопросами, опершись о скалу или дерево, отчаянно желая познать и увидеть то, что создало ее. По мере того как она взрослела, это желание становилось настолько сильным, что иногда она чувствовала, что было бы лучше просто умереть, чем продолжать жить, не найдя ответа на эти вопросы. На фоне этих бесконечных вопросов лес был источником мира и комфорта, поддерживающего ее.

В один прекрасный день она вдруг обнаружила то, что искала: оно находилось в ней. Оно всегда находилось в ней. Оно было таким теплым и прекрасным, что она назвала его аппа , что означает «папочка». Это был не тот отец, который, как ей казалось, совсем ее не любил и перед которым она не осмеливалась появляться. Это была создавшая ее изначальная природа, истинный владелец, истинный исполнитель. Преисполненная радости от сознания того, что ее истинный отец всегда с ней, она кричала и кричала от радости: «Папочка! Папочка!»

Спустя годы Сыним, смеясь, говорила: «Если бы я не была столь молода и необразованна, я могла бы назвать это природой Будды или истинным я; но все, что я тогда знала, это то, что это преисполнено любовью и теплотой, поэтому я просто назвала его „папочка“. Я восприняла „папочку“, которого чувствовала внутри себя, как моего отца». С того времени, даже если сыним не понимала точно, что это было, она воспринимала «папочку» как комфортное для нее место и относилась к нему с любовью. Когда бы она ни позвала тихо: «Папочка!», она ощущала, будто все скалы, деревья, животные и всё остальное становились друзьями настолько близкими, что казалось, все они дышали как одно целое.

Непостижимым образом Сыним знала, что «папочка» мог ответить на все ее вопросы, поэтому полностью полагалась на него. Она делала это естественно, никогда при этом не пытаясь полагаться на окружавшие ее вещи. Сыним казался удивительным тот факт, что ей, у которой ничего не было, было дано бесконечное понимание дхармы.

Сыним чувствовала, что «папочка», ее изначальная природа, был драгоценнее, чем кто-либо другой во внешнем мире, и продолжала настаивать: «Я хочу увидеть тебя».

В ответ внутри нее, в самой глубине, возникла мысль: «Посмотри в зеркало, я там». Сколько бы раз и как долго она ни смотрела в зеркало, она видела лишь одно — свое — лицо. И ничего более. Она была совсем сбита с толку. Она никогда не слышала никаких бесед о дхарме или сутр, и не могла понять, что же она испытывала. Позже Сыним вспоминала: «Хотя мне было уже около восемнадцати лет, я всё еще не понимала истинного значения происходящего».