Шри Ауробиндо - Шри Ауробиндо. Жизнь Божественная – I

Размышляя над подобными вещами, мы начинаем понимать, насколько используемые нами слова и речевые обороты являются слабым и неадекватным средством выражения рассматриваемого нами содержания вследствие насильственности наших утверждений и обманчивости определений. Мы также начинаем чувствовать, что ограничения, приписываемые нами Брахману, являются результатом узости человеческого разума, способного концентрироваться только на одном отдельном аспекте Непознаваемого, недооценивая или отрицая при этом все остальные. Мы всегда пытаемся жестко привязать и истолковать все наше знание и опыт переживания Абсолюта, используя явления, объекты и образы конкретной относительной действительности этого мира. Свои положительные суждения о том, что Едино и Цельно, мы строим на страстном эгоистическом самоутверждении собственного мнения и ограниченного опыта, настаивая на их преимуществе перед любым другим мнением и опытом, также, впрочем, ограниченными. Нам следует научиться ждать, открывать для себя новое, расширять свое сознание и – поскольку в целях самосовершенствования нам необходимо все же говорить о том, что человеческая речь не способна выразить полностью и до конца – стремиться к поиску наиболее общего, гибкого универсального описания, чтобы, основываясь на нем, достичь глубокой и всеобъемлющей гармонии.

Мы допускаем далее, что индивидуальное человеческое сознание может испытать такое состояние, в котором все относительное бытие как будто исчезает и по отношению к которому даже само понятие Духа, высшего «Я», становится неадекватным. Можно достичь состояния Безмолвия, запредельного какому бы то ни было Безмолвию. Но это состояние не есть еще предел возможного, этот опыт не может претендовать на исчерпывающую истину, единственную и окончательную, упраздняя иные практики за их ущербностью, а потому и ненадобностью: дело в том, что состояние Нирваны, этой своеобразной самоаннигиляции, дающее абсолютный покой и свободу нашему внутреннему существу, в то же время вполне совместимо с деятельностью во внешней жизни, деятельностью беспристрастной и в то же время плодотворной. Доказать возможность такой совместимости – с одной стороны, полной и непоколебимой внутренней имперсональности, пустоты внутреннего Покоя, а с другой – внешней активности, основанной на вечных истинах, исполненной Любви, Правды и Праведности, – это, как представляется, и составляло подлинную сущность учения Будды, предполагающего преодоление собственного эго, погруженности в рутину личных дел, самоотождествления с изменчивыми идеями и формами; сущность учения вовсе не сводилась к достаточно посредственному идеалу бегства от несчастий и страданий, связанных с физическим рождением и жизнью. Как совершенный человек сочетает в себе внутренний покой и внешнюю активность, так и душа, достигшая полного сознания, приобщается к абсолютной свободе Небытия, не утрачивая при этом прочной опоры во вселенском Бытии. Таким образом, душа, достигшая высот сознания, постоянно воссоздает внутри себя извечное чудо божественного Бытия, вселенского и запредельного, причем запредельного даже по отношению к самой себе. Опыт противоположного характера мог бы заключаться лишь в концентрации индивидуального ментального сознания на Небытии, что повлекло бы за собой полное отчуждение человека от никогда не прекращающейся в сознании Вечного Бытия космической деятельности и ее забвение.

Итак, достигнув в космическом сознании примирения Духа и Материи, мы приходим к тому, что и на уровне трансцендентного сознания возможно воспринимать одновременное утверждение и отрицание всего сущего уже не как непримиримое противоречие. Мы обнаруживаем, что всякое положительное утверждение есть признание определенного статического состояния или деятельности Непознаваемого; а всякое соответствующее отрицание есть признание Его свободы: как в пределах статического состояния или деятельности, так и абсолютной свободы от них. Непознаваемое есть Нечто высшее по отношению к человеку; чудесное и невыразимое словами, оно постоянно стремится выразить Себя в доступных для нашего сознания формах и с тем же постоянством ускользает от предлагаемых Им же определений Самого Себя, не даваясь вполне нашему постижению. Но Оно – отнюдь не злой дух и не своевольный маг, увлекающий нас от одного обмана к другому, еще большему, так чтобы в конце концов мы перестали бы верить чему бы то ни было и пришли к полному отрицанию всего и вся; напротив, это Мудрец, мудрость которого выше всякой нашей премудрости и который ведет нас от одной реальности к другой, более глубокой и обширной, так чтобы мы смогли постичь самую глубокую и обширную, какую только позволяют познать наши способности. Брахман есть вездесущая реальность, а вовсе не вездесущий источник бесконечных иллюзий.

Если мы, таким образом, примем позитивную основу гармонии – правда, у гармонии и не может быть никакой другой основы, кроме позитивной, – то различные концептуальные определения Непознаваемого, каждое из которых отражает определенную истину, не охватываемую, тем не менее, никаким умопостроением, должны пониматься, насколько это возможно, в их связи друг с другом и со всей нашей жизнью – как фактор, влияющий на нее; не следует рассматривать отдельно взятое определение изолированно, абсолютизируя, противопоставляя и преувеличивая исключительность его значения по отношению к прочим. Подлинный монизм, истинная Адвайта признают все сущее как единого Брахмана, не разделяя его бытие на два взаимоисключающих аспекта, вечную Истину и вечную Ложь, Брахмана и не-Брахмана, на «Я» и не-«Я», на реальный Дух и нереальную и все же извечную Майю. Если верно, что существует одно лишь высшее «Я», то точно так же верно должно быть и то, что все есть высшее «Я». И если это высшее «Я», Бог или Брахман, не есть нечто беспомощное, обделенное властью, подобное ограниченному индивиду, а представляет собой Всеобщее, обладающее самосознанием, то должен быть некий внутренний положительный мотив, побуждающий Его стремиться к самовыражению и самопроявлению; чтобы понять этот мотив, мы должны допустить, что все в проявленном бытии обладает определенной силой, мудростью и истиной. Мы должны признать неизбежность вражды противоположностей и очевидного зла в отведенных им пределах, но не следует рассматривать их как всевластно управляющую нами силу. Человечество всегда инстинктивно и совершенно справедливо стремится к мудрости как к последней и единственной истине во вселенной, как к торжеству добра и окончательной победе над ложью и злом, и тот же глубокий и верный инстинкт подсказывает, что содержание этой истины не может представлять собой какую-то вековечную насмешку и иллюзию, вездесущее и непобедимое зло или отказ отчаявшейся души от предназначенного ей великого пути.