Андрей Муравьев - Путешествие ко святым местам в 1830 году

Высокий каменный мост величественной архитектуры через реку Тунджу соединяет Эски-Сарай с Адрианополем. Город сей, как и все прочие в областях Порты, тесен улицами, не имеет хороших зданий и только по многолюдству и обширности может называться столицею. Множество садов и фонтанов освежают в нем воздух, и счастливое местоположение на берегу трех рек делает его приятным для жизни; веселые дачи консулов и пашей разбросаны по обеим сторонам живописной Марицы, древнего Гебра, главнейшей из рек Румелийских. Посреди города великолепный крытый базар Ахмет-паши служит средоточием всей внутренней торговли сего края. Живо отражается Восток в роскоши его товаров и на лицах беспечной толпы продавцов и праздношатающихся в ярком хаосе сего торжища. Много русских денег осталось в его лавках, ибо каждый хотел принести на родину хотя малый образчик славной своей купли в столице Румелии, и быстро поднялась торговля города в течение трехмесячного пребывания войск наших; даже купцы иностранные стали стекаться на сию военную любопытную ярмарку из Константинополя и других мест и оживили новый франкский базар в Рустан-паше.

Из множества мечетей, которыми усердие султанов наполнило Адрианополь, три особенно достойны внимания. Первая, великого Мурата на базаре, служит по своей обширности главным святилищем города; мечеть Баязида равно замечательна своею громадою и величественным характером зодчества; но мечеть второго Селима, почти на крайнем холме Адрианополя, затмевает все другие; отовсюду видимая и с каждой точки зрения более и более восхищающая своею стройностью, она возвышается надо всем Адрианополем, как здание лучших времен и другого просвещения. Когда султан Селим хотел по примеру предков воздвигнуть новый храм, диван и улемы представили ему, что отцы его сооружали святилища не кровными деньгами мусульман, но корыстью неверных. Остров Кипр, принадлежавший в те дни Венеции, был назначен предметом добычи, и под стенами Никосии кровью христианскою положено было первое основание мечети.

Вкус Азии и Европы соединился в этом здании, чтобы сделать оное предметом любопытства всех путешественников и образцом зодчества оттоманского, ибо оно предпочитается даже знаменитой в Царьграде мечети Солимана. Четыре легких, высоких минарета стройно подымаются по углам мечети. Правильным своим расположением они закрывают друг друга, обманывая взоры путника: два только минарета являются идущему из России, и не более трех – с царьградской дороги. Три балкона перерезывают на три яруса величественный стан сих восточных башен. Они горят пламенными венчиками, когда мусульмане потешными огнями освещают минареты. Роскошный фонтан бьет посреди обширного преддверия, которого четыре портика обставлены множеством драгоценных столбов. Мраморными изваяниями украшен главный вход во внутренность мечети, вполне соответствующую ее наружному величию. Восемь столбов поддерживают пространный купол, имеющий двенадцать сажен в диаметре, но до такой степени легкий и стройный, что если бы не испещряла его золотая живопись, можно было бы принять оный за свод небесный, ибо тот, кто стоит посреди мечети, не чувствует над собою купола. Под его навесом и вокруг фонтана, бьющего над помостом, висят бесчисленные лампады; исполинские буквы стихов Корана начертаны на стенах, чтобы невольно класть молитвы на уста, немеющие от изумления посреди сего храма.

Через три дня главнокомандующий торжественно вступил в Адрианополь и слушал благодарственный молебен в соборной церкви, которая находится внутри города в древней крепости, ныне приходящей в совершенный упадок. Почтенный митрополит Герасим, в полном облачении, со всем духовенством, встретил графа во вратах митрополии и по совершении литургии, во время коей русский хор вторил греческим молитвам, он всех пригласил в свои покои, чтобы угостить завтраком.

Сия митрополия, бедная утварями, как и вообще все церкви греческие в областях Порты, несмотря на скудость свою, содержит от себя больницу по примеру других архиерейских обителей. Нигде не встречались мне в таком убожестве храмы Божии, как на пространстве Болгарии и Румелии, в селениях и городах единоверных и единоплеменных нам жителей. Невозможно было различить снаружи церкви от простого сарая, и даже внутри оных самый бедный иконостас едва свидетельствовал, что они посвящены молитве. Многие не имеют не только утварей, но даже церковных славянских книг, и, несмотря на сие бедственное положение, духовное и гражданское, простодушные болгаре, ревностные к вере отцов, стекаются в свои святилища по древней памяти христианства, которое угнетено в сих краях до высочайшей степени, какую только можно себе представить.

Уже все лавры сей чрезвычайной войны были пожаты, полки турецкие совершенно рассеяны, путь к Царьграду открыт занятием Кирклисса, Визы, Иниады, Мидии, Чорлу, в которых расположилась армия наша; казаки передовой цепи доезжали даже до Родоста, на берегах Мраморного моря, отстоящего только за двенадцать часов от столицы. Покорением Эноса установилось свободное сухопутное сообщение между двумя флотами, Черноморским и Средиземным, который стерег Дарданеллы. Все, чем только могла польстить слава, о чем могла гласить молва, исполнилось для победоносного оружия нашего; оставался один желанный мир, и тот был заключен. Через десять дней после нашего прихода явились полномочные Порты, и несколько позже прибыли наши, морем из Одессы через Бургас. Турки, уступая области и города в Азии, упорно стояли за каждый уголок земли в Европе и боялись подвергнуть себя казни самовольным согласием на требуемую контрибуцию, не испросив прежде разрешения от султана. Еще десять дней срока были им даны великодушием победителя, и по упорству, сродному туркам, только в последний миг назначенного дня пришли они изъявить свою покорность; 2-го сентября подписан был мир; мы остались ожидать взаимных ратификаций в Адрианополе.

Странную и величественную картину представлял город сей во время пребывания нашей армии. Два враждебные народа, искони привыкшие ненавидеть друг друга по разности веры и по воспоминаниям кровопролитных битв, около двух лет разившие друг друга от Дуная и до Эдрене, мирно встретились в стенах сей покоренной столицы под благодетельным влиянием военного порядка. В течение трех месяцев ни малейшая распря не вспыхнула между ними, никакая черта безначалия и буйства не уронила характера русского. Необычайность сего состояния, которая невольно поражала на каждом шагу иностранцев, из любопытства стекавшихся в Адрианополь, начинала под конец казаться делом совершенно естественным. Казалось, что русские были зваными гостями и что оба народа воевали так долго единственно для того, чтобы мирно поторговать на ярмарке адрианопольской. Солдаты наши по свойственной им способности уже успели составить себе ломаный язык, которым могли они выражать самые необходимые вещи, и турки ласково зазывали их в кофейни, говоря: «Добре, добре Москов!». Две разительные черты обоих народов: врожденное расположение славянина к семейному, домашнему быту и приобретенное стремление турок к гражданской оседлости – скоро явились наружу, когда сошлись они на время, сложив оружие.