Франсис Риверс - Книжник

Что же это говорило обо мне? Я почитал себя праведным человеком, всегда стремящимся служить и угождать Богу. А Иисус показал, что я не тот, за кого себя выдаю. Даже теперь, годы спустя, во мне живет то ощущение стыда. Как высокомерен я был! Как упорно закрывал глаза на истину! Мне было стыдно и за религиозных начальников. Люди, к которым я относился с почтением и трепетом, стоя у подножия креста, выкрикивали оскорбления, насмехались, издевались над умирающим. Они не ведали жалости, не выказывали милости. И даже рыдания матери Иисуса и женщин, которые плакали вместе с ней, бессильны были пробудить в них сострадание.

Среди них был и учитель, у ног которого я провел столько времени. Они напоминали мне стервятников, терзающих полумертвую жертву.

И мне было суждено стать таким же?

А где же были ученики Иисуса? Те, что провели с Ним последние три года жизни, оставив дом и ремесло ради того, чтобы последовать за Ним? Где были те, что, стоя вдоль дороги, махали пальмовыми ветвями и пели хвалу, когда Иисус въезжал в Иерусалим? Неужели все это происходило лишь неделю тому назад?

Помню, я подумал: Разве вина этого бедного плотника, что мы возлагали на него слишком большие надежды? Когда был дан выбор между мятежником Варравой и человеком, проповедавшим мир с Богом, народ просил свободы тому, кто убивал римлян.

В воротах стоял Никодим, по лицу его стекали слезы, теряясь в прядях бороды. Запрятав глубоко в рукава ладони скрещенных рук, он раскачивался взад и вперед в молитве. Я приблизился к давнему другу моего отца, встревоженный при виде такого горя.

— Могу ли я чем-нибудь помочь?

— Скажи спасибо, Сила, что отец твой не дожил до этого дня. Они не слушали! Были готовы на все, чтобы осуществить свой замысел. Беззаконное судилище среди ночи, ложные обвинения, лжесвидетели — приговорили невинного. Прости нас, Боже!

— Ты честный человек, Никодим, — Я думал его оправдать. — Назарянина распяли римляне.

— Все мы Его распяли, Сила, — Никодим глядел на Иисуса. — Даже сейчас — в этот самый миг, когда мы смотрим, как Он умирает, — сбываются Писания.

Я оставил его наедине с его горем. Слова его напугали меня.

Я отметил Пасху, как того требовал Закон, но не испытал никакой радости, заново переживая избавление Израиля из Египетского рабства. Из головы не выходили слова Иисуса: «Блаженны нищие духом…». Те, кто осознает, как нуждается в Боге. «…ибо их есть Царствие Небесное».

В Египте, покарав Египтян, Бог сделал так, что смерть миновала жилища Его народа. Если Иисус и в самом деле был Мессией, как думал я какое-то время, и как до сих пор верил Никодим, какой же будет Божья кара? И какая остается для нас надежда, что Бог вмешается?

Ночью мне приснился Иисус. Я снова видел Его глаза. Он смотрел на меня и ждал, как в день, когда уходил из Храма. Когда я проснулся, город был тих и темен. Сердце мое тяжело стучало. Я чувствовал: что-то носится в воздухе.

— Я есмъ путь и истина и жизнь, — говорил Иисус. Утверждение Бога или слова безумца? Теперь я не знал.

Путь был потерян, истина — заглушена, надежда на жизнь, которую нес Иисус, умерла вместе с ним.

Казалось, все кончено.

— Ты давно не даешь себе отдыха, Сила, — в дверях стоял Епенет. — Когда мы попросили тебя записать свою историю, вовсе не подразумевалось, что ты должен превратиться в ее раба.

Сила вложил перо в футляр и подул на последние написанные им буквы.

— Я заблудился в прошлом.

— Это путешествие тебя утешило?

— Не особенно. — Он аккуратно скатал свиток. Мышцы затекли, болела спина. Он встал, потянулся. — Я был глух и слеп.

— И Христос отверз тебе уши и очи. Идем, друг мой. Прогуляемся вместе в саду.

Под солнечным теплом скованные напряжением плечи Силы расслабились. Он полной грудью вдыхал морской воздух. По саду порхали птицы, с шумным шорохом крыльев взлетая вдруг из укромных насиженных мест. Здесь он чувствовал себя в безопасности, будто за тысячу миль от Рима, от арены, от обезумевшей орущей толпы, — и все же недостаточно далеко, чтобы убежать от воспоминаний о случившемся там.

— О чем ты писал сейчас?

— О смерти Христа.

— Все отдал бы за то, чтобы увидеть Его лицо — хоть на миг.

Сила внутренне содрогнулся, подумав о потерянных годах, которые мог бы провести подле Иисуса.

— Что в Нем запомнилось тебе больше всего?

— Глаза. Когда Он смотрел на меня, я знал, что Он видит все.

Епенет ждал продолжения, но Сила вовсе не собирался удовлетворять любопытство римлянина, — что же такое это «все».

— Ты тоскуешь по Иерусалиму, Сила?

На этот вопрос ответить было довольно несложно.

— Иногда. Но не по нынешнему Иерусалиму. По тому, каким он был когда-то. — Да правда ли и это? Разве он тосковал по тем далеким дням, еще до пришествия Христа? Нет. Он тоскует по новому Иерусалиму, который будет в конце времен, когда вернется Иисус.

— У тебя там родные?

— Кровных нет. Но, возможно, есть братья и сестры. Христиане. — Может быть, кто-то все еще живет там, накрепко врос корнями, как иссоп между камнями городской стены. Он надеялся, что это так, и не переставал молиться, чтобы народ его покаялся и признал своего Мессию. — Не знаю, остался ли кто. Только надеюсь. Прошли годы с тех пор, как я покинул Иудею.

Пусть Господь всегда призывает туда проповедующего, чтобы дверь овчарни не затворилась перед Его народом.

— Может, ты вернешься.

Сила хмуро улыбнулся.

— Я бы предпочел, чтобы Бог призвал меня в небесный Иерусалим.

— Призовет. Когда-нибудь. Мы все молимся, чтобы твое время не настало так скоро.

Есть молитвы, которыми лучше не молиться, — подумал Сила.

— Останься я в Риме… Может, я уже был бы там. — Пожалуй, ему надо было остаться.

— Божья воля была, чтобы ты оказался здесь, Сила.

— Эти свитки драгоценны. Их необходимо сохранить. — Он остановился у фонтана, плеск воды действовал на него успокаивающе. — Мне бы сидеть и делать их копии, а не расписывать свои злоключения.

— Нам нужны свидетельства таких, как ты — тех, кто ходил с Иисусом, слышал Его учение, видел чудеса.

— Это не про меня. Я же говорил. Я уверовал слишком поздно.

— Но ты был при этом.

— В Иудее. В Иерусалиме. Однажды в Галилее. В Храме.

— Напиши, что помнишь.

— Помню скорбь. Помню радость при виде воскресшего Иисуса. Помню, как изгладились мой стыд и чувство вины. Помню сошествие Святого Духа. Помню тех, кто служил Христу и за это принял смерть. Их было столько, что я потерял им счет. Мои лучшие друзья уже с Господом, и я чувствую… — он стиснул и разжал кулаки.

— Зависть?

Он резко выдохнул воздух.

— У тебя слишком зоркий глаз, Епенет. — Он жалел, что сам не в состоянии сохранить подобную ясность взгляда, ощущая, как барахтается в тине собственных переживаний. — Меня переполняют чувства, и боюсь, ни одно из них не является отражением Духа Божьего.