Монах Афонский - Птицы небесные. 1-2 части

До снегопадов понадобилось еще несколько раз спуститься в скит и принести лопату, колуны, кувалду, соль и книги. Этот груз отнимал много сил. К тому же, поднявшись с ним в келью, невозможно было принести еду, и зачастую лепешка с водой составляла весь обед за весь день. Очень тяжелыми оказались богослужебные книги, без которых невозможно служить всенощные бдения. По весу они казались мне веригами.

Сколько желаний, намерений и пустых замыслов носит в себе человек, не задумываясь о том, что всему этому может прийти конец в один миг! Постоянные хлопоты и заботы отвлекли мое сердце совсем в другое русло от молитвенной памяти. Я позволял себе рассеиваться в молитве, увлекаясь мечтами о постройке новой кельи. Однажды, когда я поднимался к себе с тяжелым рюкзаком, меня внезапно пронзила острая боль в лодыжке. Нога подвернулась на скользком камне так сильно, что от боли я остановился, боясь поставить ступню на землю. «Неужели я сломал ногу? — обдала меня холодом ужасная мысль. — Если нога сломана, я не смогу добраться до кельи и у меня не хватит сил вернуться на Решевей…» Я осторожно опустил ногу на землю: кажется, перелома нет. «Господи, прости меня! — сами собой вырвались у меня эти слова. — Всего лишь на одно мгновение, когда Ты оставляешь меня, моя жизнь прекращается! Прости, что я забываю о Тебе, когда дышу, иду по тропе, сплю или отдыхаю, не ведая того, что Ты неустанно и безпрерывно хранишь меня… Хочу любить Тебя днем и ночью, научи меня и дай мне силы служить Тебе каждое мгновение непрестанной молитвой!»

Мне стало понятно, что каждый шаг должен быть служением Богу, так же как каждый вдох и выдох. И первое главное препятствие к этому служению — мои безпорядочные помыслы, вызывающие рассеянность. А самый близкий и лучший учитель, мудрый, заботливый и милосердный, — это Ты, Боже, не оставляющий меня ни на секунду. Как же легкомысленно трачу я свое драгоценное время одной-единственной жизни, забывая о Тебе, Господи, ибо к Тебе я уйду, когда остановится во мне дыхание. Вновь Ты учишь меня, как заботливый отец, чтобы я хранил Тебя в сердце своем, истинную жизнь мою!

Но чем уловили помыслы мой ум? Планированием безчисленных действий, которые зачастую оказывались пустой мечтой. Реальность жизненных ситуаций всегда являла мне свои незыблемые законы, ибо они исходили из Божественной мудрости, сметающей напрочь мои эгоистические мечты. Ни одна из них не опиралась на Божественный Промысл, являясь пустым созданием моего греховного воображения. Медленно, но неуклонно сердце мое приходило к постижению истинных законов бытия — законов Духа, движимого безкорыстным смирением и самоотверженной кротостью.

За этот период я несколько раз служил на Псху воскресные службы и причастил верующих, на прощание представив им нового священника. За время нашего общения с жителями Псху четверо пожилых сельчан попросили постричь их в монахи. Отец Кирилл в письме прислал благословение на постриг. Бывший инженер, чадо духовника отца Саввы, стал монахом Саввой, странник с уединенного хутора получил имя монаха Лазаря, а две его сестры стали монахинями Марфой и Марией. Для монахов я подыскал облачения из скитских запасов, а одеть монахинь помогла матушка Ольга из Сухуми.

С монахами все получилось просто, имен они себе не выбирали и были рады, что имеют теперь своими покровителями тех святых, в честь которых они были названы. А вот будущие монахини по очереди подходили ко мне, и каждая из них, отозвав меня в сторону, просила назвать ее Марией. Я обещал подумать, но во время пострижения неожиданно назвал одну из старушек Марфой, что ее сильно смутило.

Прошло два дня после пострига. Я уже собирался уходить в скит, навестив больных и причастив их. У дома Василия Николаевича ко мне подошла радостная монахиня Марфа и, сияя лицом, заявила:

— Батюшка, простите меня! Я сначала негодовала на вас, что вы назвали меня Марфой. А теперь вся душа моя ликует, когда я слышу — «монахиня Марфа»! Спаси вас Господи!

Из сельских новостей я узнал, что к пчеловоду приехал старший сын, воевавший в Афганистане и попортившийся там на наркотиках. Церкви он избегал и предпочитал молодежные компании с выпивкой. Зато порадовали мои друзья: лесничий, пчеловод и милиционер отремонтировали молитвенный дом, и он радовал глаза новой крышей и выбеленными стенами. Верующих заметно прибавилось, и с ними стало приходить много детей.

Наконец все сельские хлопоты закончились, продукты и инструменты были подняты в келью. В середине ноября я остался один. Сони-полчки перекликались по вершинам огромных буков, но к холодам угомонились и они. Помню тихий серый вечер с холодным моросящим дождем, быстро наступившую непроглядную темноту, жуть безмолвного черного окошка кельи, которое заволокло туманом, и первый помысел, который пронзил меня, как удар электрического тока. Это был безотчетный страх перед долгой нескончаемой зимой. Мне предстояло продержаться до половины апреля, когда по снежному насту можно будет пройти далеко вниз, а первый вечер казался таким долгим, что я ужаснулся. Если таким длинным и томительно долгим предстал для меня первый вечер зимовки, как же я выдержу всю зиму?

Пока я в унынии предавался этим грустным размышлениям, мне подумалось, что уже, наверное, наступила глухая ночь. Я посмотрел на часы. Прошло только пять минут, а мне показалось, что это одиночество длится уже целую вечность. Тогда впервые в душе моей открылась условность времени и нашего понимания его относительной длительности. С той поры до отъезда на Афон минуло десять лет, как один миг, но те первые пять минут одиночества запомнились мне на всю жизнь…

Сердце теряется в безпрестанном кружении среди вещей, обстоятельств и безпорядочных мыслей. Это и есть мир суеты, создающий длительную и закоренелую привычку похоти очей, ума и плоти. И если их лишить привычной суеты, то эта застарелая привычка кружить среди вещей мира внешнего и помыслов мира внутреннего еще долго продолжает терзать душу, не желая оставить ее. Когда ум, с помощью благодати, отрывается от без-порядочного парения в вещах и помышлениях, он начинает утверждаться в сердечных глубинах, становясь духовным сердцем, в котором сияет Христос.

Господь и Бог мой, Иисусе Христе, приими мою первую попытку научиться истинному покаянию, так как то зло, в которое впадал я и неоднократно впадаю, причиняет мне уже здесь, на земле, муки отчаяния, ибо эти падения отлучают душу мою от Тебя. Взываю к Тебе, Боже, из тесноты моей, ибо даже то благо, которое Ты вложил в душу мою, вынуждает меня страдать из опасения утратить его и стать вдвойне грешным. Потому Ты и есть мой Исцелитель и Спаситель, ибо лишь в блаженном покое Твоем уставшее сердце мое находит отдохновение от тягот и забот этого мира и от удручающих обременительных помышлений.