Монах Афонский - Птицы небесные. 3-4 части

— Это верно. Нигде в Евангелии не видно, чтобы Христос был веселый, а большей частью печальный и скорбящий, — заметил послушник Аркадий. — Только как прийти к этому миру духовному? Сколько ни молюсь, ничего не имею подобного, — с горечью произнес он.

— Потому что мы молимся рассеянно! Борьба с рассеянностью в молитве очень важна в молитвенной практике. Посмотрите, в Добротолюбии — там даже главы о молитве обозначены так: «О внимании и молитве». В этом вся суть молитвенной практики…

Мои слова братья выслушали внимательно.

— Неужели можно молиться не рассеиваясь? — спросил иеромонах Ксенофонт, пощипывая свою длинную бороду.

— Самому человеку без помощи Божией этим не овладеть. Но если мы будем неотступно прилагать усилия к стяжанию такой внимательной молитвы, Бог приходит на помощь, укрепляя нас благодатью.

— Это ясно, отче. Но как стяжать помощь Божию, все равно непонятно…

— Давай, отец Ксенофонт, посмотрим на это с другой стороны. Почему множество тех, кто постится и совершает ночные бдения, пребывает в разных телесных страданиях и ревностно подвизается, мы видим ущербными и озлобленными? Потому что подобало бы им прежде всего с помощью благодати обрести послушное, доброе и любящее Бога и ближних сердце, а затем сделать его кротким, не дерзким, милующим и сострадательным. Они не поспешили вначале избавиться от земных привязанностей к чревоугодию, сребролюбию, к почету и уважению, к пристрастию к родным и близким, отсекая эти привязанности через душевную боль и скорби. Как же им обрести помощь Божию и в чем, если они, оставив постройку духовного фундамента, начали сразу возводить кровлю — поиски помощи Божией в нерассеянной молитве и полном уединении?

Все помолчали, обдумывая услышанное.

— А я вот смотрю на вас, отец Симон, и думаю: неужели вы в разговоре не рассеиваетесь и молитва у вас не прекращается? Братья говорят, что вы молитву имеете! А меня даже сомнение берет… — Послушник Евгений недоверчиво покрутил головой. — Поделитесь…

— Отцы и братья, я и сам раньше не предполагал, что такое возможно. Находил некоторые описания непрерывной молитвы у греческих Отцов в Добротолюбии, а также у наших преподобных Нила Сорского, Паисия (Величковского), Оптинских старцев, Серафима Саровского, у святителей Игнатия (Брянчанинова) и Феофана Затворника, которого, кстати, очень люблю, но считал, что это было возможно только в те времена. «Откровенные рассказы странника» и житие преподобного Василиска, пустынника Сибирского, многое мне разъяснили, а по устным рассказам пустынножителей Кавказских понял, что немало людей стяжало непрестанную молитву. Если кто читал книгу «Граждане неба» Свенцицкого, там об этом хорошо написано. Среди монахов, которые на Кавказе подвизались, многие имели самодвижную молитву, как они ее называли… Глинские старцы, например, особенно, отец Серафим (Романцов) и отец Виталий, который в Тбилиси потом уехал, большую благодать через нее стяжали.

— Мне, батюшка, даже простая Иисусова молитва никак не дается, помыслы сбивают, сонливость наваливается. А что такое самодвижная молитва, не могу даже представить, не понимаю, — задумался иеромонах. На его смышленое лицо набежала тень.

— Пока такую молитву не имеешь, ничего не понятно. А если узнаешь хотя бы чуть-чуть, то все видишь иначе. Просто не оставляй усилий, и помощь Божия тебя не оставит, — со всей искренностью посоветовал я ему.

Инок Пантелеймон посмотрел на часы.

— Ну, хватит философствовать, честные отцы, пора и честь знать! Кто со мной вниз?

Отец Ксенофонт и Евгений присоединились к геологу, уже надевшему свою походную брезентовую штормовку. Остальные захотели остаться еще на день и заняться рыбной ловлей на Бзыби.

— Прощай, отче Симоне, и спаси тебя Христос за все доброе! Бог знает, увидимся ли еще… Прости, если в чем был неправ, и благослови! — Мы обнялись на прощание:

— Бог тебе в помощь, отче, прости и ты меня! Спасайся на новом месте так же ревностно, как подвизался здесь, в скиту!

Инок бодро вскинул рюкзак на плечи и решительным шагом двинулся вниз по склону. За ним последовали иеромонах и послушник, оживленно жестикулируя и беседуя между собой.

— Отец Симон, где у вас рыболовные снасти? — Анатолий нетерпеливо посматривал на меня. — Удилища, думаю, мы вырежем на берегу. Скажите только, куда идти.

— Спускайтесь прямо вниз и запоминайте ориентиры. Когда начнет темнеть, бросайте рыбалку и поднимайтесь. Смотрите, не промахнитесь мимо поляны…

Рыбаки ушли, а я принялся собирать большие сучья и стаскивать их к келье, прислоняя к большому буку.

Стемнело. Среди темнеющих вершин деревьев вспыхнули первые звезды. Взяв фонарик, я вышел навстречу рыбакам. Снизу не доносилось никаких звуков. Мои крики лишь вспугнули нескольких птиц, устроившихся на ночлег в густоте хвойных ветвей. Спустившись вниз на речной обрыв, я никого не увидел на берегу шумливой Бзыби.

«Странно, куда же они подевались?» — Подсвечивая жужжащим фонариком, я поспешно устремился вверх. Мой голос уже охрип, и я выбился из сил, зовя своих друзей, как вдруг услышал ответные крики и мелькание огней фонариков в темном лесу. Голоса доносились высоко со склона горы, уходящей к альпийским лугам. Ломая с треском кусты и путаясь в ветвях своими удилищами, мои гости спустились на поляну. Вокруг все уже было черно.

— Слава Богу, вы целы?

— Целы, батюшка, только исцарапались в этих зарослях, — ответил Никита.

— А рыба есть?

— С десяток наберется…

Вот видите, мы правильно вышли! — обрадованно сказал Анатолий, прислоняя удилище к стене кельи. — Не подвел мой ориентир!

— Ничего себе «не подвел»… — пробурчал Николай. — Я уже думал, что ночевать в лесу придется…

— А какой у тебя ориентир был, Анатолий?

Батюшка, я ребятам так сказал: «Поднимаемся туда, где птицы поют!»

Все засмеялись.

— Ну и ориентир! Да таких мест вокруг поляны полным полно! — из темноты откликнулся Николай.

— Нет, только одно! — настаивал странник. — Таких мест, чтобы так птицы пели, больше нигде нет! Ну немного промахнулись в темноте…

Наутро мы с Анатолием проводили наших помощников до начала натоптанной тропы, идущей вдоль реки. На обратном пути бородач долго мялся, кряхтел, наконец сказал:

— Отец Симон, есть у меня одно смущение…

— Какое, Анатолий?

— Представьте, до сих пор не знаю, крещен я или не крещен?

— Как же ты все это время причащался?

— Уверен был в своем крещении! А когда начал вспоминать и раздумывать, сомнение и напало. Похоже, меня никто не крестил, мать рано умерла, а родственники ничего не знают. Крестите меня, батюшка, пожалуйста!

Я задумался. От лаврских иеромонахов я слышал, что в Лавре перекрещивали так называемых обливанцев и тех, кто сомневался в своем крещении.