Ольга Рожнёва - Лекарство от уныния

Несмотря на любовь к командованию, было за что ценить его тёщу. Добрейшей души человек, трудяга, весёлая, душа любой компании. Несмотря на габариты, легко пляшет, а поёт – заслушаешься. Как затянет «Издалека долго течёт река Волга» – аж слезу пробивает, такая мощь, такая сила. Муж и дочь в ней души не чаяли.

Приезжая в гости, могла запросто за пару недель ремонт сделать, картошку посадить, огород вскопать, сарай поставить. А также построить всех: Александру, семилетнего внука Кузьму, соседей и друзей. Правда, отца Бориса не строила – уважала священнический сан.

Тёща работала много всю жизнь, родила и воспитала четверых – Александру и трёх сыновей. На производстве бригадир, дома порядок и чистота, пироги и борщи, в саду чего только не растёт, даже виноград с арбузами, это в средней-то полосе.

Да, Сашеньке маминой энергии не хватало, хотя и она была отличной хозяйкой.

Сашенька у него тише, мягче, застенчивей, любит книги читать, на клиросе в храме поёт. Это хорошо. Жена ему очень по характеру подходила.

Из-за чего же они там спорят? Зашёл в дом. Саша и Кузенька с «Конструктором» возятся, тёща тесто месит и басом-басом:

– А я говорю, что человек трудиться должен! Нечего лодыря гонять и попрошайничать! Она молодая ещё совсем – мне ровесница, а работать не хочет, ходит побирается! Вон отец нас рассудит: скажи-ка, должен человек трудом себе на хлеб зарабатывать или бездельничать?!

– Мам, дай человеку раздеться, пообедать…

– Да тут и думать не над чём! Скажи, отец Борис, я права или нет?!

Отец Борис снял куртку, сапоги, подошёл к сыну и жене, поцеловал обоих. Осторожно спросил у тёщи:

– О ком речь-то идёт? Случилось что?

– Да ходит к вам постоянно. К вам и ко всем соседям. По всей улице пройдёт, никого не забудет! Зайдёт, сядет и сидит. Вслух ничего не говорит, знает, что сами догадаются. Подадут ей чего-нибудь, тогда уйдёт… Саша пояснила:

– Тётя Катя. Кузенька уточнил:

– Катька-попрошайка.

Отец Борис и сам уже понял, о ком идёт спор:

– Кузьма, про взрослых так нельзя говорить!

– А её все зовут Катька-попрошайка!

– Кузьма у нас за всех отвечать не будет, он будет отвечать сам за себя.

– Ладно, пап… Смотри, мы с мамой какой подъёмный кран собрали!

– Хороший кран!

В их маленьком городке знали всё о всех. А вот про Катю-попрошайку почти ничего не знали. Она появилась в городе уже пожилым человеком и ничего о себе не рассказывала. На что жила, какая трагедия произошла в её жизни, почему у неё не было родных – оставалось тайной. Может, и трагедии никакой не было.

Невысокая, худенькая, одни и те же старые, не первой свежести тёмные кофта и юбка, засаленный платок на седых волосах. Ходила с трудом, видно, была больна, но чем – тоже никто не знал. Лицо приветливое, глаза добрые, но молчит или отвечает односложно. На блаженную не тянула, для простой нищенки слишком скромная и простая. Вроде умственной отсталости нет, а и особых признаков интеллекта тоже. Вот такая непонятная Катя.

Поселилась в старом домике, почти разрушенном, где раньше жил пьющий старичок. Старичок умер, а в домике оказалась Катя. Огород зарос бурьяном, в хозяйстве облезлый старый кот. В храм она ходила, но стояла только в притворе.

Отец Борис всегда подавал ей что-нибудь с канона: хлеб, печенье, пряники. Иногда давал денег. Катя низко кланялась и уходила. Раз в неделю заходила к ним в дом, садилась на лавочку, сидела тихо, так, что о ней можно было забыть. Сердобольная Саша кормила её супом, накладывала второе, давала с собой продукты.

Заходила она и в другие дома, также садилась молча у порога. Кто впускал и подавал что-нибудь, кто гнал – она отвечала одинаковой улыбкой и поклоном.

Начитанная Саша сказала задумчиво:

– Есть такой рассказ «Матрёнин двор». Тётя Катя мне всегда напоминала Матрёну, такая же добрая, кроткая. Даже если ничего не подадут, а только обругают, она никогда не обижается. Как в рассказе говорится: «Не стоит село без праведника».

Анастасия Кирилловна книги тоже читала:

– Так Матрёна – трудяга была! Всем соседям бесплатно помогала! А ваша Катя никому не помогает и сама себя прокормить не может! Сравнила тоже! Скажи, вот нам, отец Борис: может лодырь спастись или нет?

Отец Борис покачал головой:

– Я себе роль Господа Бога присваивать не буду и вам не советую. Я про самого себя сказать не могу, а вы хотите, чтобы я над другим человеком суд творил… Спасаются разными путями, вспомните: блаженны и кроткие, и милостивые, и нищие духом…

Тёща фыркнула и припечатала:

– Заповедь трудиться ещё никто не отменял! Не люблю я лентяев!

Наступил Великий пост. Длинные постовые службы. Отец Борис тихо радовался: ещё пять лет назад храм стоял пустым и ко кресту подходили только старая Клавдия из соседней к церкви избушки да сторож Фёдор. А больше прихожан в старом храме не было, и отец Борис один шёл мимо полупустой свечной лавки к выходу, а старинные иконы в полутьме смотрели так печально…

А теперь – длинная очередь на исповедь, дружное чаепитие в трапезной после службы. Собрал приход, слава Богу!

За трудами Великого поста они с Сашенькой как-то не заметили, что уже несколько дней не видно Кати. Стали спрашивать прихожан, те устыдились, собрались навестить. Оправдывались: неделя рабочая, все работали, только в воскресные дни и обнаружили, что нет привычной фигурки в притворе.

Отец Борис не стал никого ждать, сразу после службы сам пошёл к Кате. Сашенька отправилась домой варить обед, делать с Кузьмой уроки, а вот тёща неожиданно изъявила желание сходить вместе с ним:

– Помогу по хозяйству, снег там почищу или дров принесу… Наверное, грязью поросла Матрёна ваша местная…

Калитка занесена снегом, следов никаких, видимо, уже несколько дней никто не заходил в этот старый, полуразрушенный дом. Отец Борис с трудом отодвинул калитку, отгрёб снег у заметённой незапертой двери. Нехорошие предчувствия наполнили душу: сейчас войдут – а там мёртвая Катя. Попросил тёщу:

– Давайте я один пойду, погуляйте пока.

Сообразительная тёща только головой помотала:

– Вместе зайдём.

Вместо ожидаемого запаха тления – свежий весенний воздух, в избушке пахло свежестью, чистотой, так пахнет свежее бельё с мороза. Катя лежала на диване у нетопленой печки – живая. В избушке прохладно, но не холодно. В уголке перед тремя старыми тёмными иконами – лампадка горит, на подоконнике старый облезлый кот, вполне довольный жизнью, дремлет.

Катя охнула, стала садиться:

– Простите, батюшка, приболела. Встать не могу.

Отец Борис такой непривычно длинной Катиной речи даже поразился:

– Это вы нас простите! Мы к вам долго не приходили! Свою вину искупим!