Коллектив авторов - Святая преподобномученица Елисавета Федоровна (Романова). Жизнеописание. Акафист

Одежда сестер и Елизаветы Феодоровны была одинаковая: серая холщовая, а по праздникам – белая.

Она заказала рисунок одежды для своей общины московскому художнику Нестерову. Одежда эта состоит из длинного платья тонкой шерстяной материи светлосерого цвета, из полотняного нагрудника, тесно окаймляющего лицо и шею, наконец, из длинного покрывала белой шерсти, падающего на грудь в широких священнических складках. Оно производит, в общем, впечатление строгое, простое и чарующее.

Стремясь быть во всем послушной дочерью Православной Церкви, Великая Княгиня не хотела воспользоваться преимуществами своего положения, чтобы в чем-нибудь, хотя бы в самом малом, освободить себя от подчинения установленным для всех правилам и указаниям церковной власти: напротив, она с полною готовностью исполняла малейшее желание последней, хотя бы оно и не совпадало с ее личными взглядами. Одно время, например, она серьезно думала о возрождении древнего института диаконисс, в чем ее горячо поддерживал митрополит

Московский Владимир, потом мученик Киевский, но против этого по недоразумению восстал епископ Гермоген (в то время Саратовский, после – мученик Тобольский), обвинив без всяких оснований Великую Княгиню в протестантских тенденциях (в чем потом раскаялся сам), он заставил ее отказаться от взлелеянной ею идеи.

«…Я хотела бы объяснить свою точку зрения. Это начинание должно занять «определенное место» в Церкви, иначе оно так и будет колебаться, и после моей смерти, кто знает, скорее всего, будет преобразовано в монастырь или в «светскую общину». <.> И ведь есть традиции «диаконисс по одеянию». <.. > Мы просили о [присвоении] имени «диаконисс», что по-гречески означает «служительницы», то есть служительницы Церкви, чтобы сделать наше положение в стране возможно более ясным: мы – организация Православной Церкви. А в интервью Гермогена, опубликованном в газетах, нам брошен резкий упрек в подражании протестантизму, тогда как мы трудимся под прямым руководством митрополита, в постоянном непосредственном контакте с епископами. В нашу «обитель» приезжали старцы из самых разных и очень строгих монастырей и «пустынь», и мы получали их молитвы и благословения. <���…> Священный Синод почти единогласно поддержал наше предложение, это установление сочли совершенно приемлемым, в такой организации Церковь сейчас остро нуждается».

11 апреля 1910 года был великий день: принятие пострига настоятельницы; незабвенный день: величие в простоте, в новую жизнь, в полной отдаче себя Христу Спасителю.

«Через две недели начнется моя новая жизнь, благословенная в Церкви. Я как бы прощаюсь с прошлым, с его ошибками и грехами, надеясь на более высокую цель и более чистое существование. Помолись за меня, дорогой! <.. > Для меня принятие обетов – это нечто еще более серьезное, чем для юной девушки замужество. Я обручаюсь Христу и Его делу, я все, что могу, отдаю Ему и ближним, я глубже ухожу в нашу Православную Церковь и становлюсь как бы миссионером христианской веры в дела милосердия».

9 апреля во вновь оборудованной Марфо-Мариинской обители сестер милосердия, устроенной на средства Великой Княгини Елизаветы Феодоровны, состоялось посвящение на служение Богу и ближнему Великой Княгини и 18 сестер обители. В храме обители было отслужено торжественное всенощное бдение епископом Трифоном [Туркестановым] в сослужении настоятеля храма, отца Митрофана Сребрянского и других священников. Перед великим славословием Великая Княгиня и 18 сестер обители дали торжественный обет посвятить себя служению ближнему.

А на другой день, 10 апреля, Великая Княгиня дала обет управлять основанной ею обителью. В этот день в 9.30 часов утра прибыл митрополит Владимир [Богоявленский]. После встречи началась обедня. <���…> На малом входе с Евангелием протодиакон храма Христа Спасителя подвел Великую Княгиню к алтарю. Положив три земных поклона, Великая Княгиня подошла к митрополиту Владимиру и на его вопрос дала ответ управлять Обителью милосердия в духе Православной Церкви до конца дней своей жизни. Митрополит, сняв с Великой Княгини крест и покрывало сестры, прочитал особую молитву и, возложив на нее настоятельский крест и покрывало, провозгласил «акссиос» (достойная). <���…> С этого дня Великая Княгиня совсем поселилась на Ордынке, покинув Николаевский дворец, и вся ушла в заботы о своем новом детище – обители настоящего милосердия, в полном смысле этого слова.

Очень знаменательно само наименование, какое Великая Княгиня дала созданному ею учреждению, – Марфо-Мариин-ская обитель: она предназначалась быть как бы домом Лазаря, в котором так часто пребывал Христос Спаситель. Сестры обители призваны были соединить и высокий жребий Марии, внемлющей вечным глаголам жизни, и служение Марфы, поскольку они опекали у себя Христа в лице Его меньших братий.

Через два года сестер было уже около ста человек, и притом из всех сословий. Радостно было это лицезреть. <���…> В саду воздвигнули храм Покрова Пресвятой Богородицы по ростовскому образцу. Обширный и великолепный; иконы, фрески – письма художника Нестерова и других. Во время богослужений храм бывал переполнен. Место Великой Княгини находилось в сторонке, куда, никому не мешая, она входила. <���…> Отец Митрофан Сребрянский был ей во всем ценным помощником. Она сама показывала пример: первая на службах, в больнице обители она сама ходила за больными, принимала посетителей, навещала бедных, беседовала с сестрами, наблюдала за уходом за детьми в приюте Ордынки. Бдительности ее не было конца. Если было нужно, оставалась на всю ночь в больнице около тяжелобольных после операции; присутствовала на всех операциях и всегда была у одра умирающих. Спала лишь четыре или три часа в сутки. Питалась очень мало и исключительно вегетарианской пищей. Поражала своей бодростью.

Какую наша матушка жизнь вела! Подражала преподобным, тайно носила власяницу и вериги, спала на деревянной лавке. Однажды к ней одна из новеньких сестер среди ночи вбежала (матушку разрешалось в любое время звать в случае необходимости) и увидела, как она «отдыхает». Матушка ей только одно сказала: «Душенька, когда входишь, надо стучать». <���…> Пост у нее был круглый год, и рыбу не ела. По великим праздникам, когда архиереи съезжались, положит себе на тарелку кусочек. В двенадцать часов ночи, после дневных трудов вставала на молитву, потом обходила свою больницу. Кому-нибудь из больных плохо – оставалась рядом, ухаживала до утра. Умирали все только на ее руках. И Псалтирь ночами по усопшим читала одна. Как-то картошку перебирать, сестры заспорили, никому не хочется, – матушка молча оделась и пошла сама. Тогда уж за ней все побежали. Молитвенница она была особенная – стояла на молитве не шелохнувшись, как изваяние. Часто видели ее во время службы в слезах. Она потом сделала подземный храм, посвященный Небесным Силам, прямо под алтарем, и во время Литургии уходила туда, чтобы ее не видели.