Татьяна Петрова - Больным и здоровым. В поддержку и утешение

– Ах, как мне стыдно, Владыко, – сказал он в изнеможении, – что я лежу пред вами! Вот ведь какой я невежа!

Архипастырь преподал ему свое благословение.

В продолжение дня многие из старших и младших приходили с ним проститься и принять его благословение, а мы старались, чтобы он своими руками дал каждому какую-либо вещь на память. Умирающему это, видимо, доставляло удовольствие, и он всякого встречал приветливою улыбкой, называя по имени. Заходило много и мирских; и тех он встречал с такою же приветливостью, а мы помогали ему раздавать своими руками, что было каждому назначено… Начался благовест к вечерне; он перекрестился. Я говорю:

– Батюшка! Что, вам трудно?

– Нет, ничего-с!

– А как память у вас?

– Слава Богу, ничего-с!.. А что приходящих теперь никого нету?

– Нет, – все к вечерне пошли… Хороша лаврская вечерня!

– Ох, как хороша! – сказал он со вздохом. – Вам бы пойти!..

– Нет, я не пойду: у меня есть к вам прошение.

– Извольте-с!

– Теперь, – так стал говорить я, – уже ваши последние минуты: скоро душа ваша, может быть, будет иметь дерзновение ко Господу; то прошу вас, друг мой, попросите у Господа мне милости, чтобы мне более не прогневлять Его благости!

– О, если, по вере вашей, – ответил он, – сподоблен я буду дерзновения, – это долг мой; а вы за меня молите Господа, чтобы Он простил все мои грехи.

– Вы знаете, какой я молитвенник; но, при всей моей молитвенной скудости, я всю жизнь надеюсь за вас молить Господа. Вы помните, какие степени проходила наша дружба? Но последние три года у нас все было хорошо.

– Да и прежде плохого не было!

– Позвольте же и благословите мне шесть недель служить Божественную Литургию о упокоении души вашей в Царстве Небесном!

– О, Господи! Достоин ли я такой великой милости?.. Слава Тебе, Господи! Как я этому рад! Спаси ж вас, Господи!.. да вот чудо: до сего времени нет у меня никакого страха!

– Да на что вам страх? Довлеет вам любовь, которая не имеет страха.

– Да! Правда это!

– Вы, батюшка, скоро увидите наших приснопамятных отцов, наставников наших и руководителей к духовной жизни: батюшку отца Леонида, Макария, Филарета, Серафима Саровского [5] Все это современники о. Мелетия. Отец Леонид и отец Макарий – великие старцы Оптиной пустыни, почившие о Господе, первый 11 октября 1841 года, второй – 7 сентября 1860 года. Отец Филарет – известнейший подвижник и схиигумен Глинской пустыни, скончавшийся в 40-х годах прошлого столетия. Преподобного же Серафима ныне знает и чтит вся Православная Церковь. .

– Да, да!..

– Отца Парфения [6] Иеросхимонах и подвижник Киево-Печерской Лавры. , – продолжал я перебирать имена святых наших современников… И он как будто уже переносился восторженным духом в их небесную семью…

– Да! – промолвил он с радостным вздохом, – эти все нашего века. Бог милостив – всех увижу!

– Вот, – говорю я, – ваше время уже прошло; были и в вашей жизни потрясения, но они теперь для вас мелки и ничтожны; но мне чашу их придется испивать до дна, а настоящее время ими щедро одаривает.

– Да – время тяжелое! Да и сама жизнь ваша, и обязанности очень тяжелы. Я всегда смотрел на вас с удивлением. Помоги вам, Господи, совершить дело ваше до конца! Вы созрели.

– Вашей любви свойственно так говорить, но я не приемлю, стоя на таком скользком поприще деятельности, столь близком к пороку, к которому более всего склонна человеческая природа [7] Духовничество. О. Антоний был духовником Лавры. .

– А что, вы не забыли отца Исаакия? – спросил он меня.

– Нет!

– Вот, бедный, попался в ярмо! [8] Отец Исаакий, младший родной брат о. Мелетия, был избран и назначен настоятелем Оптиной пустыни в 1862 году. Об этом-то «ярме» и соболезнует умирающий. Ах, бедный, как попался-то! Бедный, бедный Исаакий – тяжело ему! Прекрасна у него душа, но ему тяжело… Особенно это время!.. Да и дальняя современность чем запасается? – страшно подумать!

– Вы устали! Не утомил ли я вас?

– Нет, ничего-с!.. Дайте мне воды; да скажите мне, каков мой язык?

Я подал ему воды и сказал, что он говорит еще внятно, хотя и не без некоторого уже затруднения.

– Вот, – прибавил я, – пока вы, хоть с трудом, но говорите, то благословите, кого можете припомнить; а то и я вам напомню.

– Извольте-с! Я подал ему икону и говорю:

– Благословите ею отца Исаакия!

Он взял икону в руки и осенил ею со словами: «Бог его благословит. Со всею Обителью Бог его да благословит!» Подал другую.

– Этой благословите Федора Ивановича, все его семейство и все их потомство!

– Бог его благословит! – и тоже своими руками осенил вас.

Я ему назвал таким образом всех, кого мог припомнить; и он каждого благословлял рукою.

– Благословите, – сказал я, – ганешинский дом!

– А! Это благочестивое семейство, благословенное семейство! Я много обязан вам, что мог видеть такое чудное семейство. Бог их благословит!

Итак, я перебрал ему поименно всех; и он всех благословлял, осеняя каждого крестным знамением. Потом я позвал отца Иоакима; и он его благословил иконою. Братия стала подходить от вечерни; и всех он встречал радостной и приветливой улыбкой, благословляя каждого. С иеромонахами он целовался в руку.

Было уже около десяти часов вечера. Он посмотрел на нас.

– Вам бы пора отдохнуть! – сказал он.

– Да разве мы стесняем вас?

– Нет, но мне вас жаль!

– Благословите: мы пойдем пить чай!

– Это хорошо, а то я, было, забыл вам напомнить.

Когда мы возвратились, я стал дремать и лег на диван, а отец Гервасий остался около о. Мелетия и сел подле него. Скоро, однако, о. Гервасий позвал меня: умирающему стало как будто хуже, и мы предложили ему приобщиться запасными Дарами.

– Да кажется, – возразил он, – я доживу до ранней обедни. Впрочем, если вы усматриваете, что не доживу, то потрудитесь!

О. Гервасий пошел за Св. Таинами, а о. Иоаким стал читать причастные молитвы. Я опять прилег на диване.

В половине третьего утра его приобщили. Он уже не владел ни одним членом, но память и сознание сохранились в такой полноте, что, заметив наше сомнение, – проглотил ли он Св. Таины, – он собрал все свои силы и произнес последнее слово:

– Проглотил!

С этого мгновения началась его кончина. Может быть, с час, пока сокращалось его дыхание, он казался как будто без памяти; но я, по некоторым признакам, заметил, что сознание его не оставляло. Наконец остановился пульс, и он тихо, кротко, спокойно точно заснул самым спокойным сном. Так мирно и безболезненно предал он дух свой Господу.

Я все время стоял пред ним, как пред избранником Божиим.

Многое я пропустил за поспешностью… Один послушник просил на благословение какую-нибудь вещь, которую он носил.