Анна Маркова - Преподобный Серафим Саровский

Странтща

Пришли два брата из Воронежской губернии. Они приобщились, и один из них получил исцеление от батюшки Серафима, потому и пришел сюда по обещанию и, с тем вместе, чтобы навестить больную свою сестру Ирину Иларионову и племянницу Машу, в живописном корпусе; они очень рады, что она в таком святом послушании: будет писать иконы. Я пожелала их видеть и лично расспросить об исцелении. Давно у Артемия было желание побывать в Сарове и в Дивееве. Но, как он сам мне это сказал, все домашние дела, заботы его отвлекали. Наконец, в сентябре 1884 года он сильно заболел к смерти: все родные приходили к нему уже прощаться. Он мысленно в молитвах призывает батюшку Серафима и дает обещание: если выздоровеет, идти непременно в Саров. Вскоре ему делается лучше, он выздоравливает, собирается в путь, но родные и все домашние восстают, говорят: «Как ты уходишь, когда сын у тебя на призыве. Подожди, хоть чем дело кончится, пойдет ли он в солдаты или останется». Так я и остался. Сын мой вынул дальний жребий – значит, он остался. А в январе я опять заболел еще сильнее, не было уже никакой надежды на выздоровление. Я опять повторяю свой обет. Думаю, уже никакие дела меня не остановят; как только поправлюсь, то и пойду в Дивеево. Видно, за молитвы батюшки Серафима, Господь вторично исцелил меня.

Дивеевская схимонахиня Дорофея

Прасковья Ивановна Киселева, крестьянская девушка деревни Вертьянова, Ардатовского уезда, простудилась и два года болела ногами. Их сводило так, что больная не могла ни ходить, ни лежать; причем ее руки также не поднимались кверху. Девушка все время проводила на печке, и лишь иногда ее возили на санках к ее бабушке. Прасковья давно имела желание съездить на могилу угодника Божия Серафима, но, так как у ее отца не было лошади, намерение ее приходилось откладывать. Однажды зимой, в конце января отвезли больную девушку к бабушке, у которой Прасковья осталась ночевать. И вот видит больная сон: входит в избу какой-то старичок, благообразной наружности, и, подойдя к печке, на которой спала Прасковья, говорит ей: «Вот ты третий раз собираешься съездить в Саров к убогому Серафиму исцелиться, и все не едешь». Прасковья ответила ему, что не имеет денег на дорогу. Старец сказал ей: «Продай холст, который ты принесла, и на вырученные от продажи деньги поезжай, выкупайся в источнике, и будешь здорова. Кстати, купи две пятикопеечные просфоры, – одну съешь, а другую спрячь до Чистого Понедельника». С этими словами преподобный Серафим скрылся, а девушка проснулась и рассказала свой сон бабушке, которая тут же запрягла лошадь и повезла ее в Саров. По дороге старушка все думала, как она будет высаживать из саней внучку; но, к величайшему ее удивлению, девушка сама вылезла, пошла в церковь, затем дошла и до источника батюшки Серафима, искупалась в нем и получила полное исцеление. Теперь она свободно ходит и поднимает руки. Вернувшись домой, Прасковья опять видела во сне преподобного Серафима, который благословил ее крестом.

Прихожу к моему знакомому лютеранину а он в отчаянии, что сын его болен раздражением мозга; и доктор сказал, что больной безнадежен. Видя неутешимую скорбь отца, я говорю: «Хочешь ли, чтобы сын был здоров? Веришь ли

о. Серафиму?» – «Хочу, чтобы он был здоров и верую!» – ответил отец. – «В таком случае, вот образ о. Серафима, и надень его на сына». Он взял, надел, и сын его выздоровел. Вот уже три года он не снимает образа с сына и не отдает мне.

Сергей Алексеевич Никитин

В обители, где настоятельницей была схиигуменья Фамарь (Марджанова), умирала послушница Ульяша (Иулиания). Ее послушанием было носить в монастырскую кухню дрова из сарая. Однажды на нее обрушилась огромная поленица дров. Когда послушницу извлекли из-под груды дров, она была без памяти. Вызвали доктора. Он осмотрел послушницу и нашел, что у нее переломаны руки, ноги и ребра, сдавлена грудная клетка. На ней, как говорится, не осталось живого места.

Она лежала в монастырской больнице неподвижно, не приходя в сознание. Начался отек легких, и врач сказал, что она скоро не сможет дышать и умрет.

Наконец настал день, когда врач сказал схиигуменье Фамари, что Ульяша скончается этой ночью. Матушка позвала послушницу Фиму (Евфимию) и сказала: «Доктор говорит, что Ульяша ночью скончается. Возьми у матери регентши икону преподобного Серафима, освященную на его святых мощах, возложи Ульяше на грудь и помолись, чтобы Господь взял ее душу без страданий».

Фима ушла. Настоятельница молилась в своей келье. Вдруг вбегает Фима и говорит:

– Матушка! Матушка! Ульяша…

– Что, что Ульяша? Скончалась? Не буди сестер. Панихиду по новопреставленной служить будем утром.

– Нет, матушка, Ульяша встала!

Когда настоятельница прибежала к больничной палате, навстречу ей вышла сама Ульяша, вполне живая, с иконой преподобного Серафима в руках.

Как оказалось, через некоторое время после того, как Фима возложила икону на грудь умирающей, Ульяша вдруг увидела себя в большом сосновом лесу. Впереди по тропинке, опираясь на палочку, шел, удаляясь от нее, сгорбленный старичок в белой рясе. Она поспешила за ним. Почему-то ей очень нужно было догнать его. Что было сил она пустилась за ним – и поднялась с постели, держа в руках икону! На иконе оказался тот самый старец.

Так преподобный Серафим в один миг исцелил переломанную Ульяшу.

Утром пришел доктор, дабы письменно констатировать смерть Ульяши. Инокини, сговорившись, ничего ему не сказали. Каково же было его удивление, когда «покойница» сама вышла ему навстречу и низко поклонилась.

Осмотрев ее, врач убедился в том, что действительно произошло чудо.

Этот рассказ я слышала от покойной Олимпиады Ивановны. Передавая его, она волновалась, а сын, о котором шла речь, сидел рядом с ней и утвердительно кивал головой, когда она обращалась к нему за подтверждением. Вот что я от нее услышала:

– Ване было семь лет. Шустрый он был, понятливый и большой шалун. Жили мы в Москве, на Земляном валу, а Ванин крестный – наискосок от нас, в пятиэтажном доме.

Как-то вечером я послала Ванюшу к крестному – пригласить на чай. Перебежал Ваня дорогу, поднялся на третий этаж, а так как до звонка на двери достать не мог, то стал на лестничные перила, и только хотел протянуть к звонку руку, как ноги соскользнули и он упал в пролет лестницы.

Старый швейцар, сидевший внизу, видел, как Ваня мешком упал на цементный пол. Старик хорошо знал нашу семью и поспешил к нам с криком: