Монах Лазарь (Афанасьев) - Торжествующий дух

Когда Саитов прислал Олегу Константиновичу в подарок автограф Пушкина, Князь ответил: «Не знаю как выразить вам мою радость, восторг и самую горячую благодарность за ваш неоценимый подарок. Он удесятерит мою любовь к Пушкину».

Уже начав работу, Князь Олег решил не ограничиваться изданием только лицейских рукописей – он стал думать об издании факсимильным способом всех рукописей Пушкина. «Будь выполнен до конца этот замысел, – писал впоследствии Щеголев, – мы имели бы монументальное издание факсимиле подлинных рукописей поэта… Такой труд можно было бы сопоставить хотя бы с изданием факсимиле шекспировских рукописей или рукописей Леонардо да Винчи… Вышел только первый выпуск первой очереди – воспроизведение рукописей стихотворений Пушкина из Лицейского собрания. По этому выпуску можно судить, каким изысканно-образцовым должно было быть издание Князя Олега Константиновича. Оно удовлетворяет самым строгим требованиям и самым тонким вкусам».

7 января 1912 года Князь Олег преподнес экземпляр своего издания Государю Императору Николаю II. Около ста экземпляров было разослано членам Императорского Дома, сотрудникам и знакомым, а основная часть тиража была пожертвована Лицею.

Вскоре в печати появились положительные отзывы. Таким образом Олег Константинович выступил с успехом на издательском и редакторском поприще, да еще в таком трудном и редком случае.

В мае того же года Князь Олег вдвоем со своим учителем французского языка Бальи-Контом выехал во Францию. Это был второй приезд князя туда: семилетним ребенком он видел Париж, но мало что запомнил. Бальи-Конт показал ему «весь Париж» – магазины, антикварные лавки, публичные гуляния, сады, дворцы, памятные места и многое другое.

В Биаррице Князь Олег съехался с генералом Ермолинским, встречавшим его здесь, чтобы сопровождать в обратный путь. Это было у границ Испании. Они решили перейти Пиренеи – и вот перед ними открылась своеобразная, не похожая на Францию страна. Времени было мало, ехали быстро и поэтому лишь бегло взглянули на Севилью, Гренаду, Мадрид и Барселону. Добравшись до Португалии, осмотрели только Лиссабон. Из Испании Князь Олег пишет отцу: «У меня тоска по родине и Осташеву увеличивается с каждым днем».

14 июля он уже катил на тройке по проселочной дороге в Осташево. Это были прекрасные минуты его жизни, он испытывал настоящее блаженство, вдыхая свежий лесной воздух. В доме был у него свой уютно обставленный кабинет. В это лето он не только ходил по окрестностям, но и много сидел за письменным столом: он начал писать роман под названием «Влияния». В разных тетрадях он делал наброски, и не только к этому роману, но и к рассказам из сельской жизни и к стихам. Продолжал вести дневник. Во всех его писаниях явственно проглядывал незаурядный литературный талант.

15 ноября 1912 года в Мраморном дворце было отпраздновано совершеннолетие Князя Олега Константиновича. «День моего совершеннолетия – писал он отцу, – был одним из самых радостных дней моей жизни: твои и мамины подарки, чудный молебен, завтрак со всеми старыми и наличными служащими Мраморного и Павловского дворцов, икона, которой благословил меня митрополит Флавиан, икона от служащих, икона от прислуги, картина Шишкина, которую мне подарили братья… Телеграмма от Государя – все это меня так радовало и трогало, что и сказать трудно. Я получил много приветствий и милых поздравлений».

В связи с этим днем он пишет: «Вообще я довольно много думал, думаю и, дай Бог, всегда буду думать о том, как мне лучше достигнуть моей цели – сделать много добра Родине, не запятнать своего имени и быть во всех отношениях тем, чем должен быть русский князь. Я стараюсь всеми силами бороться со своими недостатками и их в себе подмечать».

В начале декабря Князь Олег вернулся в Осташево, куда привез множество книг и тетрадей с выписками. Он должен был здесь трудиться над выпускным лицейским сочинением «Феофан Прокопович как юрист». «Радуюсь и вместе с тем жалею, – пишет он из Осташева матери, – что вскоре оставлю Лицей, с которым так свыкся. Радуюсь потому, что пытка экзаменов и репетиций, пытка самая ужасная, пройдет. У меня все больше и больше укрепляется желание сдать государственные экзамены в Университете, только, конечно, не в этом году, а через несколько лет. Когда я кончу Лицей, то думаю серьезно заняться юридическими науками и добиться того, чтобы экзамены в Университете для меня ничего не значили. После них надо было бы добиться магистра и профессора… Иногда, кроме того, мне кажется, что я лучше бы сделал, если бы занялся исключительно литературой, что меня гораздо больше влечет. Тогда надо было бы сдавать экзамены по филологическому факультету. Это все планы и планы… Мне очень хочется работать и работать, но что делать, какая работа – вот вопросы, которые меня часто волнуют».

В конце февраля 1913 года начались выпускные экзамены в Лицее. Князь Олег опять обложился книгами и с шести часов утра сидел за письменным столом. Где-то уже к позднему вечеру он позволял себе выйти подышать свежим воздухом. В своем довольно обширном сочинении «Сцены из моей жизни» князь так описывает эту пору: «Наступила Страстная неделя Великого поста и неделя чудных Богослужений, время говения. На дворе весело сияло весеннее солнце, обращая снег в хрупкий лед. Везде журчали ручейки, поле чернело, появилось много проталин. По утрам однообразно гудели мерные удары великопостного колокола. Я опять начал «гореть» над ожиданием предстоящей исповеди, но теперь горел ровнее, спокойнее.

Жгучие вопросы, которые когда-то волновали, поулеглись, поуспокоились. Но зато появились другие вопросы, которые заставляли меня гореть вдвое-втрое сильнее обыкновенного. На Страстной предстояло сдать экзамен полицейского права. Сдан один из тех трудных экзаменов, которые мой друг называет «жупелами». Поспею ли приготовиться?..

Выучить в три дня 556 страниц – да это почти невозможно… А тут еще пришлось говение!.. Исповедоваться буду в среду, в день экзамена».

Перед экзаменом он пришел в храм. «Трое певчих, – писал он, – откашлявшись, начинают старательно выводить: «Да исправится…» Сперва это плохо удается… Стараешься не обращать на это внимания, вникнуть в слова молитвы, к которой так давно привык и которую так любишь! Я делаю земной поклон и долго остаюсь в этом положении. Я заметил, что так легче молиться… «Яко кадило пред Тобою, – поют певчие, – воздеяние руку моею…» Отчего-то мне вдруг рисуется кадило, которое на кольцах легкой, изящной цепочки повисло в воздухе… Из кадила густым туманом несется дым ладана, все выше и выше… но хочется, чтоб и моя молитва неслась так же непорочно, так же непосредственно к Престолу Всевышнего. «Положи, Господи, хранение устом моим…» – поют певчие, уже став на колени, а мне делается отчего-то так тепло, хорошо. На глаза навертываются слезы».