Наталья Горбачева - Радость узнавания (сборник)

Но мама долго ещё продолжала гнуть своё. Вообще-то ромалы перенимают ту религию, которая распространена вокруг них, «русские» цыгане даже кресты на могилах ставят. Но если сказать точнее, «вера» у цыган одна: суеверие. Цыгане, мне кажется, самые суеверные люди на земле. Они боятся того, чего не понимают, готовы соблюдать любые обряды. Им трудно объяснить, что такое молитва. В их представлении молитва – то же самое колдовство. Если случалась какая-то семейная неудача, виноватым считали именно меня. Если кто-то умер или заболел, что-то потерял, проигрался в карты, «сел на иглу», поссорился с милицией, говорили: «Это ты наколдовал». И точка. При этом бабушка моя и на Евангелии гадала.

Мне запретили молиться. Но я пошёл на хитрость. Водопровода у нас нет, поэтому каждый день нужно было с помощью насоса наполнять огромный бак на чердаке, из которого вода по трубам текла в дом. И вот, вызвавшись бессменно заниматься этим делом, я развесил на чердаке иконы и, пока насос работал, молился. Так продолжалось несколько лет до тех пор, пока соседи не обнаружили, чем я занимаюсь. После этого они пришли к нам ругаться, потому что были уверены, что моё «колдовство» вредит всему табору. Мне устроили суровый судный день и отправили в ссылку к бабушке Зое, очень известной во всей округе гадалке. К ней приезжали «серьёзные» клиенты из самой Москвы. И что же произошло? По мере того как я всё больше воцерковлялся, бабушка стала терять свою силу гадалки и давала «осечки» – одну за другой. Мне стало понятно, что гадать ей помогали бесы. Видимо, неуютно им стало в доме, где зазвучали молитвы ко Господу Иисусу Христу, вот они и разбежались. В результате бабушка лишилась клиентуры, и меня опять обвинили в «колдовстве», которое оставило семью без приличного дохода. Чуть не убили.

Но меня было уже не остановить. Так как молиться дома я больше не мог, пришлось искать для молитвы другие места. Недалеко от храма есть небольшая лужайка. Там я и стал молиться. Зимой мороз, а я в летних ботиночках стою по несколько часов. Я молился, и мне становилось тепло от этого. Ни ноги, ни руки не замерзали, ничего. Я молился на этом пятачке, а потом бежал домой спать. Батюшка заметил, что, когда закрывается храм, я иду на лужайку. Узнав, чем я там занимаюсь, он сказал мне: «Чего ты мёрзнешь? Приходи ко мне домой, я тебе выделю комнатку, будешь там молиться». Я стал много времени проводить у него. Тогда как раз устраивали в школах просмотры документального фильма о вреде наркотиков, я стал участвовать в этом деле. Рассказывал старшеклассникам историю своей жизни, объяснял, какой ад – подсесть на наркотики, зазывал в спортивную школу и занимался с ними карате и греко-римской борьбой.

С Божьей помощью лет через десять я стал алтарником и заместителем старосты храма. Каким-то образом меня заметил наш епархиальный владыка. Как-то он приехал к нам служить на один из церковных праздников. Познакомившись и поговорив со мной, с таким странным неофитом, владыка благословил меня на дальнейшее служение. Я считаю этот день одним из решающих в своей жизни.

Я уже твёрдо решил посвятить себя Церкви и лишь колебался, примкнуть ли к чёрному духовенству или к белому, то есть к монашествующим или к женатым. Вконец измучившись этим выбором, я спросил совет у своего духовного наставника. Он сказал, что мне надо жениться и принимать сан. «И невеста, – говорит, – для тебя имеется, соседка с первого этажа». Мы с батюшкой тогда уже в одном доме жили – двухэтажном бывшем купеческом особняке: мы на втором этаже, а внизу соседи.

Я долгое время ни на кого из девушек и внимания-то не обращал. Но когда батюшка благословил жениться, я стал молить Бога, чтобы Он послал мне хорошую, верную жену. Бабушка моей будущей супруги, встречая меня на улице, всё время жаловалась, мол, совсем уже стара стала, а так хочется дожить до свадьбы внучки и чтобы зятька хорошего Бог послал. А внучка-то – девушка тихая, скромная, умная и хозяйственная, и родители у неё хорошие: отец – инженер, мать – воспитательница. Но я намёки долго не понимал. Наконец сама матушка, супруга моего духовного наставника, постаралась свести нас. Не сразу всё у нас заладилось. Подруги отговаривали мою невесту выходить за меня замуж, говорили: «Да, он хороший парень, но он же цыган!» И всё-таки так Бог устроил, что через полгода мы обвенчались.

Женившись, я понял, что моя супруга – настоящий подарок, посланный мне Богом. Семья жены приняла меня тепло, и тому, что муж их дочери – диакон, они очень радуются. Цыганская моя родня сначала приняла мой выбор в штыки. Как выяснилось, у них уже была намечена для меня другая невеста. На моём венчании из всего табора были только две сестры – родная и двоюродная. Цыгане загсов не признают и венчаются очень редко. У цыган всё просто. Вошёл в дом – вот ты и муж. Вышел за порог – вот ты и разведённый.

И всё же постепенно родня приняла мою жену: несмотря на русскую кровь, внешне она очень похожа на цыганку. Рождение в нашей семье сначала дочки, а потом сыночка очень сплотило нас с супругой и помогло наладить отношения с табором. Радуясь появлению внуков, их цыганская бабушка стала приглашать нас к себе. Ко мне в гости ромалы не частят, но когда мы с женой и детьми их навещаем, радушно встречают, накрывают стол. Не знаю, как повлияло на мою мать рождение детей, а их у неё семеро, но я теперь из собственного опыта точно знаю, что дети отрезвляют родителей. Они даются Богом, чтобы их родители поменьше грешили. Если не ради себя, то ради детей нужно стараться не грешить. Если родители исправляются, становятся лучше, это исправление обязательно хорошо повлияет на детей. Больше всего хочется, чтобы мои дети выросли верующими людьми. Верующими, а не суеверными, как большинство цыган. Но справедливости ради надо сказать, что суеверных везде полно, даже среди православных они встречаются.

Мои сородичи по своему суеверию не любят, когда я в подряснике появляюсь в таборе, страшно этого боятся. Для цыган диакон или священник – человек, который имеет дело с мертвецами. А у нас очень боятся мёртвых, и прикосновение к неживому телу считают осквернением. В этом есть что-то ветхозаветное. Но я им говорю: «Ничего, привыкайте. Думаете, я последний диакон-цыган? Нет, я только самый первый в Русской Церкви! Мы ещё свой храм строить будем».

Мог ли я представить, что произойдёт, например, такое. Уже будучи диаконом, я принял участие в пасхальном крестном ходе по территории цыганского посёлка. Наши, когда увидели, что на табор движется толпа с хоругвями, милицией и даже пожарной машиной, решили, что идут их бить. Самые «крутые» тут же попрыгали в машины и уехали. Те, что попроще, попрятались в домах, а на улицу выгнали женщин и детей для прикрытия. Но когда поняли, что мы пришли с миром, так обрадовались, что высыпали все на улицу и даже аплодировали, когда батюшка возглашал: «Христос воскресе!» Только на меня косо смотрели, но это ничего…