Святитель Филофей Коккин - Житие и деяния преподобного Саввы Нового, Ватопедского, подвизавшегося на Святой Горе Афон

Тоски же о нем и крепкой любви к нему ни он, ни любезнейшая мать его не могли унять, более того, они еще усилились, как я только что сказал, и нисколько не исчезли от времени, тем более что слухи шли о том, что их сын и Богу угоден, и в добродетелях преуспевает и вследствие этого быстро идет к славе. Это не утаилось и от дивного Саввы. Поэтому он был полон раздумья и недоумения, как я сказал, и призывал Единого находящего выход в затруднительных обстоятельствах Господа и от Него просил помощи, чтобы ему окончить путь к Нему, сохранить первоначальную твердость и не отпасть из-за отеческой заповеди от заповеди Господней, охладев в первоначальном завете с Ним и в горячей любви к Нему. И скорый Помощник просящих у Него блага и Творящий волю боящихся Его (Пс. 144:19) – так как Он видел тайны сердца его и то, как он окончит (свое дело), если только ему удастся освободиться от всего, – тотчас подает легко и удобно разрешение недоумения без малейшего препятствия, так как стали идти слухи отовсюду, что негодные ахемениды уже приближаются. Ибо, одним духом прибыв в Македонию и овладев, как говорится, добычей [137]мисийцев, они стали неистовствовать [138]уже и около Фессалоники, одних безжалостно умерщвляя, а других порабощая. Эти слухи, для всех других горестные и тяжелые, для славного Саввы, напротив, были благоприятны и сразу разрешили его недоумения, так как вследствие преграждения дороги в Фессалонику, лучше же сказать, благодаря отсутствию всякого выхода он совершенно освобождался, по силе необходимости, от повеления, данного ему отцом, и становился свободным от препятствия, прославляя премудро Приготовившего чрез этих губителей спасительное, так сказать, лекарство.

Что касается последующего, то слово (мое) не решается приступить к нему, будучи в значительной мере слабее его.

Что я говорю (слабее)! Более того, Имеющее быть сказанным или, собственно говоря, само (событие) настолько превосходит всякое слово, насколько то, что будет сказано, ниже того, что было уже сообщено. Если же это ясно для всех и никто этому не противоречит, то, быть может, нам не следует и рассказывать об этом? Однако стремление к (продолжению) начатого рассказа побуждает нас потрудиться сверх силы. И хотя я решился было предпринять двойной труд и обо всех последующих его делах рассказать, и рассказать как следует, тем не менее мне нисколько не было бы стыдно, если бы я не успел в этом, хотя я и добровольно с самого начала решился на то, что (мне) не по силам, и взялся за эту работу, как будто не зная себя и величия дела. Теперь же, когда я имею в намерении только одно, а именно просто рассказать о том, что нам известно о великом, если случится, что за этим и другое [139]последует, то это будет как бы подарком за рассказ и (следствием) предстательства того, о ком будем рассказывать. Если же и не случится чего-нибудь такого – что потерпеть необходимо, – то это и не важно, я утверждаю только то, о чем и только что сказал выше, (именно) что говорю о бывшем с ним, сколько есть у меня силы, лучше сказать, только о том из этого, что стало известно людям, ибо рассказать обо всем невозможно.

Итак, освободившись, как я сказал, от необходимости возвращения в отечество и ожидавшихся вследствие этого затруднений и как бы сделавшись полным хозяином над собою, живя, то есть, только для себя и для Бога, ради Которого он сделался мертвым для всего другого, книги и все свое занятие, которому прилежал, согласно отеческим приказаниям, он оставляет где-то там, возле великой Ватопедской [140]лавры, ибо и дивный тот старец был собственно из числа честных ее подвижников, и оба они зависели от нее (ὑπ᾽ ἐκείνην τελοῦντες ἦσαν), хотя любовь к жизни уединенной и стремление к большим подвижническим трудам и побудили их удалиться от общего собрания и общей жизни, имеющей и нечто как бы расслабляющее и нежащее чувства. Сам же всецело прибегает к Богу и горячо просит помощи свыше и указания, что делать. Итак, предавшись прилежнейшей молитве и напомнив со слезами Отцу сирот об отеческом сострадании и милосердии, а также призвав в помощь молитвы отца и как бы на него пристально взирая и вследствие этого и теперь, как раньше, уповая на отеческую помощь, он почувствовал некоторую изнутри идущую радость и Божественное просвещение и как будто кто-то глубоко и тонко из его сердца воззвал: «Если хочешь купить многоценную жемчужину (Мф. 13:46), то повелеваю тебе идти в Иерусалим». И тотчас, повинуясь Повелевшему, – ибо он не сомневался в том, Кто это был, – и положившись на пучину благости и неизреченного милосердия Его, вступает в пучину морскую и сперва минует соседний Лемнос, потом видит Лесбос, а за ним и Хиос. Но так как он имел в виду и Азию – ибо влекла его туда сильная любовь к Наперснику [141], – вступает в прославленный им древле Ефес [142], немного пробыв в нем, как и в других городах, с приличной любителю уединения мудростью и осмотрев остатки древнего благоденствия, какие находились как около священного храма возлюбленного, так и в самом городе и его окрестностях, доставляя взиравшим на них повод к удивлению.

После же того, минув Патмос и некоторые возле него лежащие острова, он пристает к Кипру [143]и, выйдя из корабля на остров, тотчас разлучается со своими спутниками, так как имел предпринять новое и высшее природы человеческой дело, как сейчас явит слово. Воздвигнув к Богу руки и душу, никогда не расстававшуюся с Ним, но уязвленную крайней любовью к Нему и как бы бывшую вне себя, он воссылает сначала с великим умилением и слезами молитву, соответствующую предлежащей цели и делам. Потом, совлекшись всех одежд телесных, даже до покрывавшего тело хитона (хотя он еще раньше отложил ветхого человека (Еф. 4:22) и не имел в себе ничего из земной и мертвой материи, но был почти каким-то бесплотным и невещественным еще прежде разрешения), так является на остров (страшное воистину чудо, изумляющее всякую душу, видящую и слышащую о нем!), произнося (теперь) с гораздо большим основанием и смелостью (чем раньше) известные слова Иова: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Да будет имя Господне благословенно! (Иов. 1:21). И вот начинает он обходить находящиеся там города и села с непокрытой головой, босой и совершенно обнаженный, для всех чужой, лишенный крова, никому совершенно не известный и незнакомый, не имеющий не только отечества или друзей или каких-нибудь связей с кем бы то ни было, хотя и это в высшей степени тяжело, но даже необходимой для поддержания жизни пищи и вообще чего-нибудь такого, в чем нуждаются люди. Ибо кому и когда приходило на мысль предложить пищу человеку – хотя бы ты указал на самого даже человеколюбивейшего из всех, – не просящему у него ни словом, ни знаком, и если некому за него попросить, а сам он при этом и определенного места жительства не имеет, но то в пустынях и горах и пещерах и убежищах зверей долгое время наедине упражняется в созерцании Бога, то опять в тех или других городах или селах или округах и общественных собраниях на празднествах или базарах является, так что большинству людей иногда кажется, будто он каждый день с места на место переходит, а на самом деле вообще удаляется от людей, не только мыслью и душою от них далеко отстоя, но и тем, что, скитаясь, как я сказал, там и сям, при совершенной своей молчаливости, он и по наружному виду никому не известен, как такой, которого только в первый раз видят?