Чжуан-цзы - Чжуан-цзы (перевод В.В. Малявина)

Дунго-цзы спросил у Чжуан-цзы: «Где находится то, что мы называем Путем?»

— Нет такого места, где бы его не было, — ответил Чжуан-цзы.

— А вы все-таки скажите, и тогда я смогу понять.

— Ну, скажем, в муравьях.

— А есть ли он в чем-нибудь еще ниже этого?

— В сорняках и мякине.

— А еще ниже?

— В черепице и кирпиче.

— Ну а в чем-нибудь настолько низком, что дальше некуда?

— В кале и моче!

Дунго-цзы обиженно промолчал, и тогда Чжуан-цзы сказал ему: «Ваши вопросы, уважаемый, совершенно не касались существа дела. Вот так же управляющий рынком Хо определял, насколько жирна свинья, надавливая на нее ногой: чем сильнее надавишь, тем точнее определишь. У вас не было необходимости спрашивать о местопребывании Пути, ибо Путь не отделен от вещей. Таков верховный Путь, такова же и великая речь.

А уж лучше нам отправиться на прогулку по Дворцу Отсутствующего, соединяясь со всеобщим согласованием и вовеки не зная границ и пределов! Почему бы нам не быть заодно в Недеянии? Не быть безмятежными, чистыми, праздными? Рассеем же наши помыслы, не будем никуда направляться и не будем знать, куда придем, будем приходить и уходить, не зная, где остановиться. Я уже пускался в такие странствия и возвращался назад, но все еще не знаю, где положен им предел. Я блуждал в тех безбрежных просторах, но великое знание, там гнездящееся, не имеет границ».

А Хэгун и Божественный Землепашец вместе учились у Старого Дракона Счастливого. Как-то днем Божественный Землепашец дремал у себя в комнате, облокотившись о столик. В полдень А Хэгун распахнул настежь двери и вбежал в комнату со словами: «Старый Дракон умер!» Божественный Землепашец схватил свой посох, поднялся, потом с размаху бросил посох на землю и, рассмеявшись, сказал: «Тот, кто был мне Небом, знал, что я груб и темен, вот почему он бросил меня и умер. Все кончено! Учитель умер, не открыв мне безумных своих речей!»

Эти слова услышал Янь Гандяо и сказал: «К тому, кто воплотил в себе Путь, привязаны благородные мужи всего Поднебесного мира. А ныне даже постигший Путь на тысячную долю осеннего волоска и тот понял, что нужно утаить свои безумные речи до самой смерти, что уж говорить о человеке, воплотившем в себе Путь!

Вот так рассуждают о Пути, но это не есть сам Путь».

Великая Чистота спросила Бесконечность: «Вы знаете Путь?»

— Нет, не знаю, — ответила Бесконечность.

Потом Великая Чистота задала тот же вопрос Недеянию, и Недеяние сказало: «Я знаю Путь».

— А есть ли у твоего знания число? — спросила Великая Чистота.

— Да, есть.

— Что же это за число?

— Мое знание Пути может возвысить и может унизить, может связать и может разъединить. Вот как можно считать благодаря моему знанию.

Великая Чистота спросила об этих словах у Безначального: «Кто же прав: Бесконечность, которая не знала, или Недеяние, которое знало?»

— Незнание глубоко, знание поверхностно, — ответило Безначальное. — Не знать — это внутреннее, а знать — это внешнее.

Тут Великая Чистота вздохнула и сказала: «Значит, мы знаем благодаря незнанию! А не знаем из-за знания! Кто же знает знание, которое не знает?»

— Путь неслышим, а если мы что-то слышим — значит, это не Путь, — ответило Безначальное. — Путь незрим, а если мы что-то видим — значит, это не Путь. О Пути нельзя ничего сказать, а если о нем что-то говорят — значит, это не Путь. Кто постиг Бесформенное, которое дает формы формам, тот знает, что Пути нельзя дать имя.

И еще Безначальное сказало: «Отвечать на вопрос о Пути — значит не знать Путь. А спрашивающий о Пути никогда не слышал о нем. О Пути нечего спрашивать, а спросишь о нем — не получишь ответа. Вопрошать о недоступном вопрошанию — значит спрашивать впустую. Отвечать там, где не может быть ответа, — значит потерять внутреннее. Тот, кто утратил внутреннее и спрашивает впустую, вокруг себя не видит вселенной, а внутри себя не замечает Великое Начало. Поэтому он никогда не поднимется выше гор Куньлунь и сможет странствовать в Великой Пустоте».

Свет спросил у Отсутствия [113]: «Ты есть или тебя нет?» Отсутствие не ответило. Свет вгляделся пристально в его облик — такой темный, такой пустой! Целый день смотри на него — и не увидишь, слушай его — и не услышишь, хватай его — и не поймаешь.

— Вот совершенство! — воскликнул Свет. — Кто из нас может достичь этого? Я могу не быть, но не могу не быть даже в своем отсутствии. А вот оно дошло до этого. Как же ему такое удалось?

Некий купец, ковавший крюки для предводителя царского войска, в возрасте восьмидесяти лет ничуть не утратил своего мастерства.

— Как ты искусен! — воскликнул военачальник. — Есть ли у тебя Путь?

— Да, есть, и ваш слуга бережно хранит его, — ответил кузнец. — Когда мне было двадцать лет, я полюбил кузнечное ремесло, ни на что другое внимания не обращал, ничего, кроме крюков, не изучал. Я был так поглощен своим делом, что даже не замечал, чем я занимаюсь. Вот так, незаметно для себя трудясь в течение долгого времени, я извлек для себя великую пользу! Так и нужно относиться к любому делу в жизни.

Жань Цю спросил у Конфуция:

— Можно ли знать, существует ли что-нибудь прежде Неба и Земли?

— Можно, — ответил Конфуций. — Прежде было то же, что и сейчас.

Жань Цю не нашелся, что спросить еще, и ушел. На другой день он снова подошел к учителю и спросил:

— Вчера я спросил, можно ли знать то, что существует прежде Неба и Земли? Вы, учитель, ответили, что прежде было то же, что есть сейчас. Позвольте спросить: почему вчера мне этот ответ был ясен, а сегодня нет?

— Вчера он был тебе ясен потому, что ты был готов духом воспринять его. А сегодня тебе не ясно потому, что ты пытаешься приложить его и к недуховному тоже, верно? В действительности нет ни прошлого, ни настоящего, ни начала, ни конца; прежде чем у тебя появятся дети и внуки, у тебя уже есть дети и внуки. Возможно ли такое?

Жань Цю не ответил, и тогда Конфуций сказал:

— Ты не отвечаешь — и довольно об этом. Мертвое не превратится в живое оттого, что есть жизнь, а живое не станет мертвым оттого, что есть смерть. И смерть, и жизнь от чего-то зависят, есть что-то, что их объединяет. Может ли то, что существует прежде Неба и Земли, само быть вещью? То, что делает вещи вещами, само не является вещью; вещь, появляясь, не может предшествовать другим вещам. Состояние «прежде вещей» подобно наличию вещей, и это «подобие наличию вещей» неисчерпаемо. И то, что «любовь мудрого к людям никогда не иссякает», тоже объясняется этим.